Кто умер от разрыва аневризмы

Многие годы безуспешно боретесь с ГИПЕРТОНИЕЙ?

Глава Института: «Вы будете поражены, насколько просто можно вылечить гипертонию принимая каждый день.

Геморрагический инсульт относится к нетравматическим (спонтанным) патологическим состояниям, возникает вследствие нарушения целостности стенки сосудов головного мозга и характеризуется выходом крови в мозговое вещество (внутричерепное кровоизлияние).

Актуальность изучения проблемы обусловлена тяжестью течения, высокой смертностью и инвалидизацией, развитием трудно исправляемых последствий геморрагического инсульта. Информация о причинах и симптомах болезни поможет распознать геморрагический и ишемический инсульт, что при потребности поможет спасти жизнь.

Геморрагический инсульт головного мозга более характерен для лиц старше 40 лет и в анамнезе имеющих заболевания, которые сопровождаются повышенным давлением (гипертоническая болезнь) и/или нарушением структуры и прочности стенки сосудов (амилоидная ангиопатия, атеросклероз, аневризмы, васкулиты), болезни крови (тромбоцитопения, гемофилия, эритремия).

Симптомы геморрагического инсульта проявляются в виде общемозговых нарушений, (обусловлены проблемами с гемодинамикой) и очаговых, которые напрямую зависят от локализации кровоизлияния (место поражения) и объема (количество излившейся крови). Заболевание обычно начинается остро и внезапно, его возникновение провоцирует повышенное давление при гипертонии или вследствие сильного волнения, чрезмерных физических нагрузок, стресса и переутомления.

Типичные общемозговые проявления инсульта:

• резкая боль головы, которая усиливается при смене положения тела и сохраняется в положении лежа, сопровождается тошнотой и рвотой;
• дыхание учащается, становится шумным и хрипящим (стерторозным);
• пульс напряженный, учащенный (тахикардия) с переходом в замедленный (брадикардия);
• давление чаще повышенное;
• проявления гемиплегии (паралич мышц одной стороны тела) или гемипареза (возможность произвольных движений половины тела резко ослаблена);
• речь больного затрудненная, нарушается понимание речи окружающих;
• ясность сознания нарушается до состояния оглушения, сопору или комы.

Очаговые симптомы проявляются в сочетании с общими признаками и нередко по тяжести превалируют их. В зависимости от места и степени поражения головного мозга и функций, за которые этот участок отвечает, определяется прогноз геморрагического инсульта для пациента.

При локализации кровоизлияния в стволе мозга наблюдаются нарушения витальных (жизненных) функций – дыхания и деятельности сердца. Симптомы повреждения ядер черепных нервов часто проявляются в виде косоглазия, нистагма (дрожание глаз при движении), расширения зрачков (мидриаз) или неодинакового размера зрачков обоих глаз (анизокория), движения глаз «плавающие», процесс глотания нарушен, отмечаются патологические пирамидные рефлексы с обеих сторон.

При попадании крови в таламус выявляют парез вертикального взора – узкие зрачки, которые не реагируют на луч света, века опущены (птоз) и косоглазие, а также выраженное снижение чувствительности (гемистезия) и непостоянный односторонний парез мышц (гемиплегия).

Поражения моста мозга проявляется миозом (сужения зрачка) и наличием пареза взора в сторону локализации поражения.

Кровоизлияние в мозжечок характеризуется болями в затылочной области и шее, нарушением речи (дизартрия), снижением (гипотония) или отсутствием (атония) мышечного тонуса, несогласованными движениями различных мышц (атаксия). Глазные симптомы выявляют в виде нистагма, косоглазия, при котором один глаз обращен книзу и вовнутрь (на стороне поражения), а другой кверху и наружу. Общемозговые симптомы преобладают при такой локализации поражения в случае быстрого течения кровоизлияния.

Для лечения гипертонии наши читатели успешно используют ReCardio. Видя, такую популярность этого средства мы решили предложить его и вашему вниманию.
Подробнее здесь…

Наиболее сложное течение характерно для поражения желудочков с их прорывом. Отмечается резкое ухудшения состояния больного, с двухсторонним мышечным гипертонусом, нарушением процессов дыхания, глотания, появлением гипертермии (повышенная температура) и судорог, наличием менингеальных симптомов, глубокого и длительного нарушение сознания.

Фото геморрагического инсульта позволит визуализировать механизм развития проблемы.

Геморрагический инсульт левой стороны (полушария мозга) проявляется нарушением двигательной функции и чувствительности правой половины тела больного. Наличие гематомы в левом полушарии характеризуется нарушением речи (моторная афазия). В легких случаях больной разговаривает, используя только существительные – такая речь имеет название «телеграфный стиль». При обширных (грубых) нарушениях теряется возможность (способность) говорить, человек напоминает немого. У таких пациентов наблюдают нарушение логического мышления. Симптомы депрессии свидетельствуют о локализации очага поражения в височной доли.

Важно знать отличия геморрагического и ишемического инсультов:

1. Начало геморрагического инсульта острое, возникает после значительной физической и эмоциональной нагрузки рабочего дня, характерное начало ишемического инсульта – ночью или ранним утром, предвестниками патологического состояния служат ухудшения самочувствия по типу головной боли с головокружением, возможны обмороки, наблюдается слабость и пошатывание при ходьбе, онемение конечностей.
2. Симптомы геморрагического инсульта резко развиваются, нарушается чувствительность и двигательная активность, речь и сознание на фоне повышенного давления и температуры. Ишемический инсульт проявляется постепенным нарастанием клиники – головокружением, тошнотой, слабостью.

Детальный расспрос родственников больного (в случае бессознательного состояния) или, при возможности, самого пациента, осмотр и лабораторно-инструментальные обследования составляют историю болезни при геморрагическом инсульте.

Наличие комы при геморрагическом инсульте служит показателем тяжести течения заболевания, она может продолжаться пару часов или несколько суток. Провоцирует развитие комы ацидоз, вследствие нарушения обменных процессов и накопления токсинов в тканях, недостаточного обеспечения кислородом и питательными веществами. Отек мозга приводит к его смещению, возрастанию внутричерепного давления и нарушению микроциркуляции крови и жидкости в тканях. Следует заметить, благоприятность прогноза зависит от ее продолжительности, чем меньше времени больной находится в коме, тем у него выше шансы на выживание и выздоровление.

Последствия геморрагического инсульта головного мозга включают двигательные расстройства (мышечный парез и паралич, нарушения координации и передвижения, трудности глотать и говорить, дисфункция кишечника и мочевого пузыря) и поражения эмоционально-чувствительной сферы (неадекватное поведение и восприятие, нарушение мышления и памяти, депрессия, раздраженность и болевые приступы).

При локализации геморрагического инсульта с правой стороны, последствия заключаются в левосторонних тяжелых нарушениях двигательной функции (стойкие парезы и параличи с контрактурами) и потере чувствительности всех видов (боли, температуры, прикосновения и давления). Также нарушены глазные движения (фиксируется поворот влево головы и глаз), отмечается слепота или низкая острота зрения на левый глаз, отсутствие полноценного сна и невозможность процесса глотания, проявления центрального болевого синдрома.

К последствиям геморрагического инсульта с левой стороны относятся нарушения разговорной и письменной речи (речевая дисфункция), мышечные поражения правой стороны тела – паралич или парез, неспособность читать и воспринимать новую информацию. В эмоциональном плане больной становится замкнутым и пассивным, теряет способность себя обслуживать и адекватно воспринимать себя (свое тело и поступки) и окружающий мир.

Лечение геморрагического инсульта состоит из консервативной (медикаментозной) и хирургической терапии.

Консервативная терапия на догоспитальном этапе включает, при необходимости, реанимационные мероприятия – искусственное дыхание и непрямой массаж сердца, стабилизацию давления и адекватных показателей работы сердца и легких.

Лечение в стационаре в первую очередь направлено на борьбу с отеком мозга, остановку кровотечения (локализации кровоизлияния), предупреждение тромбоэмболии, нормализацию микроциркуляции в тканях мозга и основных показателей обмена.

Хирургическое лечение геморрагического инсульта преследует цель спасения жизни пациента и уменьшения очаговых неврологических проявлений инсульта. Проводится операция в первые сутки заболевания. Выраженные нарушения стволовых функций у пациента в коме служит категорическим противопоказанием к проведению операции вследствие высокой (почти 100%) летальности.

Существует перечень характеристик, которые определяют прогноз при геморрагическом инсульте. Он приобретает статус неблагоприятного, в случае если количество крови в тканях мозга выше 70 см³ или внутри желудочков больше 20 см³, больной в пожилом возрасте, с наличием гипертензии и/или хронического заболевания, отсутствием сознания. Высокий процент летальности можно объяснить развитием прогрессирующего отека и как результат, дислокации мозга (изменение его нормального размещения в полости черепа). Смещение мозга с зажатием в затылочном отверстии миндалин мозжечка приводит к нарушению дыхания и работы сердца, исчезает глоточный рефлекс и падает мышечный тонус.

Развитие комы при геморрагическом инсульте прогноз делает менее благоприятный – выживает по статистике только каждый десятый, остальные гибнут до 5 суток.

Отзывы тех больных, кто восстановился после геморрагического инсульта подтверждают, что вера в выздоровление и желание жить, поддержка родных и ощущение нужности наряду с оптимальным и своевременным лечением, комплексной реабилитацией в борьбе с последствиями геморрагического инсульта помогают вернуться к жизни.

Видео про геморрагический инсульт и восстановление после него:

Материалы, которые публикуются в отношении артериальных аневризм, довольно часто вызывают вопросы и споры в научных кругах. Это обусловлено тем, что в данный момент имеют место быть различия в применяемых терминах. Так что же такое — аневризма брюшной аорты?

• Причины появления заболевания
• Как формируется аневризма
• Признаки и симптомы наличия заболевания
• Лечение болезни
• Наблюдение в послеоперационный период и последующая профилактика

Само слово «аневризма» произошло от латинского слова «расширяю». В медицине это значение относится к выпячиванию и расширению стенок сосудов из-за различных нарушений, которые приводят к снижению их прочности и эластичности. Выявление и лечение аневризм производится уже довольно длительное время, однако общего описания того, что можно было бы считать аневризмой брюшной аорты, еще не придумали. Если сказать еще точней, то нет единого мнения, какой диаметр расширения аорты следует считать 100-процентной аневризмой.

На данный момент кто-то относит к этому заболеванию увеличение аорты в полтора раза от ее нормальной части или в два раза по отношению к другой, не задетой аорте. А кто-то вместо относительных, берет абсолютные показатели, и считают критерием для назначения лечения возрастание диаметра сосуда более 3-4 сантиметров. Однако нормальный диаметр может достигать и 3,2 сантиметров, поэтому последнее мнение выступает в явно несовершенном свете.

Чаще всего для диагностики такого заболевания используют следующие данные:

• явным признаком нездорового развития выступает любое выбухание сосудистой стенки;
• любое расширение части сосуда, которое превышает нормальный его диаметр на 50%;
• локальное расширение более чем на 5 мм.

Процесс появления аневризмы может быть обусловлен разными факторами. Самой частой причиной служит атеросклероз (в 73% случаев). При его наличии сосудистые стенки становятся хрупкими и начинают сужаться. Вследствие этого стенка внутри брюшной аорты может расслоиться или разорваться, а снаружи из-за увеличившегося давления начнет выпячиваться и появится расслаивающая аневризма аорты. Другими причинами могут являться врожденные, инфекционные заболевания (сифилис), воспаление стенки аорты и т.п. Расслаивающая аневризма встречается довольно редко – в 6% случаев.

Процесс сужения сосуда по причине атеросклероза

Последние 10 лет проводятся частые исследования, связанные с аневризмами, появляющимися в брюшном отделе, однако механизмы появления данного заболевания выяснены недостаточно точно. В большинстве случаев мнение об атеросклеротическом характере аневризмы принималось единогласно, потому что оно основывалось на нескольких видимых явлениях:

• при исследовании аневризмы всегда присутствуют атеросклеротические бляшки;
• при проверке больных атеросклерозом, этот процесс наблюдается системно и поражает многие артерии;
• атеросклероз появляется чаще всего у людей пожилого возраста, также и аневризма обнаруживается чаще у пожилых;
• причины, по которым человек попадает в группу риска обоих заболеваний, схожи.

Несмотря на приведенные выше сходства, тождественность этих заболеваний ставится под вопрос. Имеют место различия в эпидемиологии, а также в местах формирования (поражаются различные слои сосуда).

Сегодня существует три теории формирования аневризма:

• генетическая%
• протеолитических энзимов;
• влияния редких металлов.

Для построения генетической теории исследовалось 526 заболевших людей, перенесших операцию. Из них у четверти не обнаружились симптомы заболевания атеросклерозом. Таким образом, получилось две группы: атеросклеротическая и неатеросклеротическая. Разрывы чаще всего наблюдались во второй группе. Люди, у которых родственники имели аневризму, также чаще попадали в эту группу. При исследовании пациентов, попавших в нее, наблюдалась общая слабость стенки артерии брюшного отдела, что и было причиной появления аневризм и частых разрывов, что и дало начало генетической теории.

Вторая теория протеолитических энзимов появилась, когда ученые наблюдали за курящими больными, чтобы определить влияние курения на появления аневризм. Выяснилось, что курение оказывает влияние на протеолиз: увеличилось количество протеолитических энзимов в плазме обследуемых курильщиков по сравнению с другими больными. Вследствие этого было сделано предположение, что данный фактор влияет на появления дисбаланса энзимов и была выдвинута теория.

Третья и последняя теория влияния редких металлов появилась после серии экспериментов над мышами. У них появление аневризм обуславливалось дефектом Х-хромосомы, которая влияет на обращение меди в организме. После этого был выявлен недостаток меди в органах больных людей, который приводил к ослаблению стенок аорты.

Чаще всего заболевший человек даже не подозревает о появлении аневризмы, потому что во многих случаях все протекает без симптомов. Когда заболевание начинает развиваться, уже появляются некоторые беспокойства:

• слева от пупка может мешать ноющая тупая боль;
• ощущается пульсация, тяжесть и вздутие брюшной полости.

Но это основные признаки, наряду с ними могут появиться и второстепенные:

• появление болей в ногах при ходьбе, реже в покое, а также холодеет кожа. Более известно, как ишемия нижних конечностей;
• отсутствие аппетита, отрыжка, рвота и вследствие этого похудание и неустойчивый стул;
• нечувствительность и расстройство движений в ногах, а также боли в пояснице;
• присутствие крови при мочеиспускании.

Перечисленные симптомы очень скудны, поэтому чаще всего аневризма брюшной аорты обнаруживается при исследовании на необходимость лечения других заболеваний в области кишечника, почек или желудка. В большинстве случаев помогают исследования ультразвуком и рентген. Если заболевание было обнаружено, то дальше помогает исследование с помощью компьютерной томографии, позволяющей более точно определить размеры и форму.

Для лечения гипертонии наши читатели успешно используют ReCardio. Видя, такую популярность этого средства мы решили предложить его и вашему вниманию.
Подробнее здесь…

Как говорилось выше, нормальный диаметр брюшной аорты может достигать трех сантиметров, поэтому для диаметра менее 5 см операцию проводить необязательно, однако эта болезнь не может пройти сама собой, так что в будущем с большой вероятностью потребуется вмешательство со стороны хирургов. Чтобы аневризма брюшной аорты не прогрессировала, необходима профилактика заболевания, только она позволит избежать вмешательства хирурга или вовремя предотвратить разрыв брюшной аорты. В нее входят:

• отказ от курения;
• снижение холестерина в крови;
• лечение артериальной гипертонии с применением различных бета-блокаторов;
• наблюдение у врача при помощи ультразвукового исследования каждые полгода.

Операция по иссечению аневризмы и вшитии аортального сосудистого протеза

Если брюшная аорта расширена более чем на 5 см., то необходима срочная операция, так как уже присутствует риск разрыва, который может закончиться для человека летально. Сегодня существует два метода лечения хирургическим путем, которые назначает лечащий врач, учитывая такие особенности пациента, как его состояние, образ жизни и тому подобные значимые факторы.

Оба вида лечения подразумевают установку искусственного участка аорты в брюшной отдел. Первый вид – это традиционное лечение брюшной аорты хирургическим путем. При его использовании примерно у 90% прооперированных людей наблюдается положительный прогноз. Имплант устанавливают внутри аорты, после чего он обволакивается родственными тканями. Весь процесс замены длятся примерно 6 часов, и происходит через разрез брюшной полости. Операция проводится под общим наркозом через разрез брюшной полости. Обычно разрез осуществляется посередине живота, но в некоторых случаях возможен и сбоку.

Второй вид лечения показан пожилым пациентам и тем, кому противопоказана открытая операция, потому что ему присуща гораздо меньшая травматичность, быстрое восстановление и вследствие этого более быстрое восстановление и легкая переносимость вмешательства. Он носит название эндоваскулярного введения стент-графа. Стент-граф – это специальное устройство, которое помогает изолировать поврежденный участок брюшной аорты от общего кровотока. После этого разрыв аневризмы брюшной аорты истонченной стенки исключен, так как прекращается давление на него.

Введение стент-графа

В случае такого варианта лечения делается прокол в точку соединения бедренных сосудов, после чего туда вводится катетер. Через него устройство доставляется внутрь брюшной полости в аневризму, затем стент-граф раскрывается и образует канал для безопасного кровотока. По длительности такая процедура может занять от 2 до 5 часов.

Если врачи выбрали хирургическое лечение аневризмы брюшной аорты, то госпитализация после операции составит от 5 до 8 суток, после выписки осложнения могут появляться очень редко, поэтому наблюдение не требуется. Если операция проводилась с использованием стент-графа, то пациент пробудет в больнице от 2 до 5 суток, потому что за прибором требуется постоянное наблюдение: просвет может сузиться и операцию будет необходимо повторить.

Необходимо помнить, что профилактика направлена, прежде всего, на предупреждение разрыва аневризмы брюшной аорты, которое может быть осложнена сильным кровотечением, повреждением внутренних органов, почечной недостаточностью и в тяжелых случаях привести к летальному исходу. А также выполнять превентивные методы для недопущения подобного состояния более чем целесообразно, чем его долгосрочное и не всегда успешное лечение.

– оставляя комментарий, вы принимаете Пользовательское соглашение

• Аритмия
• Атеросклероз
• Варикоз
• Варикоцеле
• Вены
• Геморрой
• Гипертония
• Гипотония
• Диагностика
• Дистония
• Инсульт
• Инфаркт
• Ишемия
• Кровь
• Операции
• Сердце
• Сосуды
• Стенокардия
• Тахикардия
• Тромбоз и тромбофлебит

• Сердечный чай
• Гипертониум
• Браслет от давления
• Normalife
• Аллапинин
• Аспаркам
• Детралекс

Фактически асистолия сердца это остановка сердца, или, иными словами, смерть. Для того чтобы спасти пациента с подобным приступом, необходимо принимать меры в считанные минуты. Желудочковая асистолия является наиболее частой причиной сердечных приступов и требует неотложной помощи. Поэтому зачастую жизнь человека в данной ситуации зависит от окружающих его людей.

Самыми распространенными причинами сердечной остановки, как правило, бывают хронические заболевания сердечно-сосудистой системы. Причины делятся на первостепенные и второстепенные. Первостепенным (первичным) в большей степени подвержены люди пожилого возраста. Второстепенные (вторичные) причины настигают даже молодых:

• инфаркт миокарда с осложнениями (в виде кардиогенного шока, тромбоэмболии легочной артерии, разрыва аневризма);
• пароксизмальная аритмия желудочков (пароксизмальная фибрилляция предсердий, тахикардия желудочков, некоторые формы экстрасистол желудочков);
• разрыв аневризмы аорты;
• сердечные пороки;
• сердечно-сосудистая недостаточность;
• кардиомиопатия;
• бронхиальная астма с осложнениями;
• четвертая стадия онкоболезни;
• диабет;
• обширная потеря крови;
• удар в брюшину;
• отравление токсичными веществами;
• удушье;
• углекислогазовое отравление;
• чрезмерное охлаждение организма;
• инсульт с поражением головного мозга;
• почечная и печеночная недостаточности;
• травмы внешнего воздействия;
• удар током;
• значительное количество ожогов.

Умение распознать симптомы возможной асистолии может помочь в спасении человеческой жизни.

Симптомы асистолии у человека:

• остановка циркуляции крови;
• отсутствие пульса, которое возникает внезапно;
• исчезновение тона сердца;
• падает артериальное давление (ниже 60 р.с.);
• больной резко бледнеет;
• расширение зрачков через 45 секунд после остановки поступления крови в мозг.

Электрокардиография показывает остановку сердца. Реанимационные меры нужно принять еще до заключения ЭКГ.

Причины, по которым случается желудочковая асистолия, как правило, носят врожденный характер пороков сердца. Они также встречаются и у детей. Кроме этих причин, существует и синдром внезапной детской смерти (СДВС). Такое состояние появляется, когда прекращается нагнетательная функция миокарда. Синдром встречается у детей до 5 месяцев. Кровообращение останавливается преимущественно во сне. Врачи-кардиологи считают, что это происходит из-за незрелости органов младенца.

В зону риска попадают беременные женщины с несколькими плодами, недоношенные дети. Вызвать сердечную остановку могут и внутриутробная гипоксия, удушье ребенка при рождении, инфекции.

Спровоцировать асистолию могут ситуации, когда ребенка кладут на мягкую постель, держат его в жарком помещении, которое не проветривают, перегревают малыша множеством одеял, туго пеленают, укладывают спать в позе на животе.

Иногда остановка сердца может возникать в виде приступа. Такая патология может возникнуть, когда нарушается поступление сигнала к желудочкам от синусового узла. Называют ее желудочково-предсердной (или атриовентрикулярной) блокадой. Такие изменения могут сформироваться после перенесенной дифтерии, при ревмокардите и подобных болезнях мышцы сердца, рубцах, возникших после инфаркта. Учитывается замедляющее действие блуждающего нерва. Когда разрывается соединение между желудочками и предсердиями, сигнал из желудочка не может координироваться синусовым узлом.
Наступает брадикардия (примерно 25-30 ударов в минуту). Симптомами приступа выступают:

• головокружение на 3 секунде сердечной остановки;
• состояние обморока на 9 секунде;
• эпилептический припадок на 15 минуте.

Человеческая жизнь во время остановки сердца напрямую зависит от того, где и с кем этот человек находится. Исходя из этого, каждый должен знать, что делать при асистолии:

1. Необходимо потрясти, начать тормошить, хлопать по щекам потерпевшего. Если он приходит в себя, значит, остановка кровообращения была короткой. Необходимо положить человека так, чтобы к голове прилила кровь.
2. Если человек в себя не приходит, тогда нужно прослушать пульс в сонной артерии и выявить удары сердца при прослушивании.
3. Вызвать скорую медицинскую помощь.

Необходимо обеспечить сердечные сокращения, поддерживать дыхание человека, не допустить, чтобы случилась гипоксия. Восстановить работу головного мозга можно будет только в случае, если остановка кровотока не продлилась больше 8 минут. По истечении этого срока клетки мозга начнут отмирать.

Человека кладут на твердую поверхность, для того чтобы провести манипуляцию сжимания грудной клетки. Голову больного запрокидывают и проверяют дыхательные пути для проходимости воздуха. Затем человеку вдувают воздух через носоглотку, закрыв при этом рот, или, наоборот, вдувают воздух через рот, закрыв нос. Если вдувание происходит правильно, грудная клетка будет подниматься. На каждый вдох делают 4-5 толчковых движений в грудную клетку обеими руками. Это нужно делать до приезда неотложной помощи, чтобы запустить пульс.

Лечение асистолии довольно специфическое. Проводят интубацию трахеи для того, чтобы обеспечить вентиляцию легких. Найдя доступ к центральным и (или) периферическим венам, вводят адреналин и атропин. Если адреналин не помог, частоту его введения и дозу увеличивают. Если не удается найти доступ к венам, препараты вводят в трахею.

В сердце инъекции вводят только в случае, когда остальные пути введения недоступны или неэффективны.

Если присутствует хотя бы малейшая активность сердца, его «перезапускают» при помощи электрокардиостимуляции и прямого или непрямого массажа сердца. Если через 30 минут после начала реанимации активность сердца не восстанавливается, ее прекращают. Если сердце все-таки «запустилось», проводят интенсивную терапию.

В том случае, когда человеку повезло и после остановки сердца он выжил, начинают страдать все органы, в основном головной мозг. Проявляются разные неврологические симптомы. Симптомы зависят от того, какая конкретная зона головного мозга пострадала. У людей в возрасте и долго страдающих этой болезнью, как правило, восстановление не предвещается.

Больной может впасть и в кому.

Лучшие результаты восстановления возможны при факторах молодости организма и отсутствия нарушений в работе миокарда ранее.

Хорошие прогнозы даются, когда неотложную помощь начали оказывать в первые 3 минуты после начала асистолии. Но по статистике, на удачные реанимационные мероприятия приходится всего 30%, когда на неудачные — 70%.

Иногда встает вопрос об установке больному кардиостимулятора в сердце.

Тем, кто выжил после такого страшного явления, как остановка сердца, нужно воспользоваться вторым шансом. Нужно более внимательно относиться к своему здоровью: употреблять только здоровую еду, напрочь отказаться от вредных привычек, не пропускать прием прописанных медикаментов и не заниматься самолечением.

источник

Диагноз «аневризма аорты» получают ежегодно 50 000 человек в мире. При этом есть и другие виды такой патологии, которые не менее распространены и смертельно опасны.

Сама по себе аневризма представляет выпячивание стенки артерии (в некоторых случаях — вены) из-за её истончения или чрезмерного растяжения. Следствием этого становится т.н. аневризматический мешок, сдавливающий близлежащие ткани. При этом она может быть не только приобретённой, но и врождённой.

Основной проблемой патологии становится то, что она совершенно никак не проявляет себя до поры до времени. И нередко вся ситуация заканчивается разрывом аневризмы, что чаще всего приводит к летальному исходу.

Какие виды патологии есть, что её вызывает, и кто находится в группе риска?

Говоря про аневризму, нередко имеют в виду аневризму аорты . При этом разных видов данной патологии довольно много.

Так, в числе первых называют аневризму сосудов мозга .

Здесь могут отмечаться как одиночные дефекты, так и множественные, что, естественно, отягощает ситуацию. Такие новообразования долго могут никак не проявлять себя, но по мере роста нередко дают неспецифические симптомы. Распознать наличие такой проблемы можно по:

• Нарушениям зрения
• Появлению галлюцинаций
• Нарушениям координации и равновесия
• Отказу одной конечности
• Нарушениям речи
• Головным болям

Связано это с тем, что аневризма сдавливает ткани и мозговые структуры. Из-за того, что она забирает на себя часть крови, у человека могут проявляться неврологические расстройства и даже инсульт. При разрыве сосуда половина пострадавших погибает от кровоизлияния.

Аневризма брюшного отдела аорты представляет собой дефект, поражающий самый крупный сосуд в организме человека. Стенки его очень плотные и легко могут расслаиваться на составляющие. При наличии такой проблемы человека будут мучить:

• Жжение
• Боль в груди
• Пульсация в области желудка
• Похолодание ног

При разрыве такой аневризмы отмечается острая боль в животе, рвота. Если же кровь слишком быстро течёт, то уже через несколько минут человек ощутит неприятные покалывания в ногах. Осложнением в таком случае может стать инсульт.

Аневризма периферических сосудов становится причиной повышенного тромбообразования. Тромб может оторваться от стенки аневризмы и переместиться в сосуды жизненно важных органов: сердца, мозга, лёгких, почек. Симптомы проявления разнятся от места локализации дефекта.

Аневризма сердца , как правило, становится следствием инфаркта и прочих сердечных проблем. Связано это с тем, что стенка сердца, пережив столь сильную нагрузку, не выдерживает давления. Вследствие этого она начинает растягиваться. Указывают на наличие такой проблемы:

• Слабость
• Отёки
• Застой мокроты в лёгких
• Одышка
• Ускорение сердцебиения

Недооценивать патологию нельзя. Например, только в Штатах ежегодно от данного дефекта умирает столько же людей, сколько от СПИДа: около 24 000.

Приобретённая аневризма нередко считается уделом пожилых. Но и молодые ей подвержены: у них она развивается из-за травм, полученных в автомобильных авариях или во время занятий экстремальным спортом.

Основная опасность аневризмы кроется в том, что она может разорваться. Нередко это заканчивается летальным исходом, но может давать и одни только осложнения, которые будут крайне серьёзными. Так, при разрыве могут отмечаться повреждения ЦНС, развитие геморрагического инсульта.

Кроме того, стоит понимать, что аневризма нередко рецидивирует. Так как она не даёт никаких симптомов, в большинстве случаев рецидив происходит неожиданно. Чаще всего при рпецидивах происходит кровоизлияние в мозг.

Диагностирование аневризмы — один из важных пунктов профилактики. Тем более, что нередко она обнаруживается совершенно случайно. Одним из наиболее информативных вариантов считается компьютерная томография, которая позволяет точно и детально увидеть наличие проблемы. Также применяется ангиография: исследование с помощью контраста. Это позволяет более точно определить наличие проблемы, размеры и локализацию аневризмы. Нередко используют и МРТ.

Лечение подбирается врачом индивидуально. Так, например, если дефект небольшой, врач может порекомендовать наблюдение и отслеживание рисков. Кроме того, тем, у кого диагностирована аневризма, назначают щадящее питание, исключающее жирные продукты, приходится также отказаться от алкоголя и курения.

Ещё один вариант коррекции ситуации — клипирование. В этом случае пациенту на ножку аневризмы накладывают клипсу из металла, которая ограничивает рост дефекта и мешает разрыву.

Замена хирургическому вмешательству — эндоваскулярная окклюзия. Этот вариант считается новым и представляет собой использование специального катетера. В нём размещают металлические спирали, которые заполняют аневризму, вследствие чего кровь не давит на стенки сосудов.

Игнорировать такую патологию не стоит, лучше вовремя проходить обследования. Тогда есть шанс сохранить здоровье и жизнь.

источник

Коварство аневризм проявляется в отсутствии четкой клинической картины заболевания и трудности обнаружения. Симптомы аневризмы можно спутать с признаками опухоли головного мозга или инсультом. Наличие аневризмы в мозгу или в сердце может не давать никаких проявлений на протяжении месяцев и даже лет. Когда это образование начинает увеличиваться в объемах, возрастают шансы разрыва аневризмы и наступления смерти. Поэтому при постоянно повышенном артериальном давлении, при чувстве сдавленности в висках или грудной клетке, в сердце следует пройти обследование на предмет наличия аневризм в головном мозге, сердце, брюшной полости с помощью специальных методов.

Аневризма – это врожденное или приобретенное заболевание, которое представляет собой выпячивание стенок сосуда или выбухание по причине истончения стенки. Оно поражает артериальные стенки, излюбленным местом локализации становятся разветвления сосудов. После рождения у ребенка часто наличие аневризмы не диагностируют, только в процессе негативного влияния возникших патологий в организме это образование может расти, перекрывать рядом находящиеся артерии и приводить к кровоизлиянию. Аневризма развивается по причине отсутствия подслизистой основы и мышечного слоя сосуда, может в короткие сроки вырастать и иногда причиняет боль. В сосудах кровообращение происходит под высоким давлением, что провоцирует растяжение стенки поврежденного сосуда, и возникает аневризма. Долгие годы аневризма может никак не проявлять себя, именно поэтому ее называют «бомбой замедленного действия» – все равно проявит себя, это дело времени.

Поскольку аневризма чаще всего является врожденной, то причиной ее увеличения может быть наличие атеросклероза или инфекций, способствующих истончению стенок артерий. Аневризма может развиваться как последствие генетического дефицита коллагена, повышенного артериального давления, травм или же ранений кровеносных сосудов. Основные причины появления аневризм: патологии кровеносных сосудов, поликистоз почек, атеросклероз, болезнь соединительных тканей, отложения холестерина, инфекции, травмы головы, гипертоническая болезнь, заболевания сосудов, врожденные дефекты развития аорты, травмы брюшной полости или грудной клетки.

Симптомы аневризмы разнообразны и зависят от вида заболевания. Аневризма сосудов головного мозга под воздействием повышенного артериального давления начинает расти, и только тогда может проявиться богатая клиническая картина, схожая с опухолью мозга: мигрени, головокружения, нарушения зрения, слуха, координации движений, речи. После разрыва аневризм зачастую происходит обморок.

Если вовремя не начать процесс восстановление тканей, то разрыв аневризмы влечет за собой смерть, кому или потерю большей части жизненно важных функций, приводит к инвалидности.

Что касается аневризмы брюшной аорты, то основными симптомами является чувство жжения в груди или ноющие боли в животе, которые невозможно четко локализовать.

Также симптомы аневризмы аорты могут быть:

1. онемение или похолодание конечностей,

2. пульсацией в желудке или возле пупка.

В случае разрыва аневризмы начинается рвота, тошнота, острая боль в животе и пояснице.
Аневризма периферических сосудов (сосудов конечностей) приводит к постоянным болям в руках, ногах, коленях. Аневризма под коленом может мешать сгибанию сустава, причиняя сильные боли и дискомфорт.

Сердечная аневризма появляется на месте кардиосклероза (постинфарктного или инфекционного), симптомами ее становятся сердечная недостаточность, отеки, одышка, слабость, застой мокроты в бронхах, учащенное сердцебиение.

Распознать наличие аневризмы можно с помощью ангиографии, КТ-ангиографии, МР-ангиографии и УЗИ-допплерографии. Эти методы позволяют с высокой точностью изучить аневризму, ее размеры и возможные последствия.

Разрыв аневризмы приводит к кровоизлиянию и влечет летальный исход при несвоевременном хирургическом вмешательстве.

Даже если аневризму выявили заранее и она не успела лопнуть, требуется операция по иссечению того участка сосуда, который повредился, далее его заменяют протезом из пластика или частью сосуда из другой части тела.

У человека, перенесшего разрыв аневризмы, могут наблюдаться следующие последствия:

1. нарушение речи, зрения, слуха;

2. нарушение подвижности конечностей;

3. нарушение в восприятии информации;

5. постоянные головные боли, боль в конечностях, в груди;

6. дисфункция выделительной системы.

Поэтому после разрыва аневризмы важно начать реабилитацию как можно раньше, чтобы кровоизлияние повлекло за собой меньше последствий.

источник

опасное выпячивание стенки кровеносного сосуда, как правило, артерии

Нейрохирургия подразумевает оперативное лечение пациентов с болезнями и травмами головного мозга и позвоночника. Такие проблемы случаются довольно редко, поэтому нейрохирургов – равно как и нейрохирургических отделений – относительно немного по сравнению с представителями других медицинских специальностей.

Будучи студентом медицинского вуза, я ни разу не присутствовал при операции на мозге. Нас не пускали в операционную отделения нейрохирургии: это место считалось слишком специализированным и мудреным для обычных студентов. Однажды, проходя по коридору отделения общей хирургии, я смог одним глазком заглянуть в небольшое окошко, проделанное в двери нейрохирургической операционной, и понаблюдать за тем, что там творилось. Моему взору предстала обнаженная женщина, сидящая прямо, как стрела, на хирургическом столе. Пожилой и невероятно высокий нейрохирург – его лицо было спрятано за хирургической маской, а на голове у него была прикреплена замысловатая лампа – стоял прямо за ней. Огромными ручищами он обмазывал ее выбритый череп йодом, используемым в качестве антисептика. Все увиденное сильно напоминало сцену из какого-нибудь фильма ужасов.

Три года спустя я очутился в той самой нейрохирургической операционной, наблюдая за тем, как младший из двух числившихся в больнице нейрохирургов оперирует женщину с разрывом аневризмы артерии головного мозга. К тому моменту прошло уже полтора года с тех пор, как я получил диплом врача, и за это время я успел разочароваться в профессии. Тогда я работал ординатором в отделении интенсивной терапии. Одна из анестезиологов, заметив, что я скучаю, предложила мне прийти в операционную и помочь с подготовкой пациентки к операции на мозге.

Операция оказалась не похожа ни на одну другую из тех, что я когда-либо прежде видел. Обычно в ходе операции хирурги делают длинные кровавые разрезы и имеют дело с крупными скользкими внутренностями. Эту же операцию нейрохирург проводил с помощью специального микроскопа через маленькое отверстие в боковой части головы. Он использовал исключительно высокоточные микроскопические инструменты, которыми производил все манипуляции с кровеносными сосудами головного мозга.

Аневризма представляет собой небольшое, напоминающее надутый воздушный шарик выпячивание стенки артерии головного мозга, которое может привести – и зачастую приводит – к обширному кровоизлиянию в мозг. Конечной целью операции является установка крошечной – всего несколько миллиметров в ширину – подпружиненной клипсы вокруг основания аневризмы, чтобы предотвратить ее окончательный разрыв. Существует серьезный риск того, что хирург, оперирующий в узком пространстве прямо под головным мозгом, случайно прорвет аневризму, пытаясь отделить ее от окружающих тканей и кровеносных сосудов, прежде чем установит клипсу. Стенки аневризмы очень тонкие и уязвимые, и на них сильно давит артериальная кровь. Иногда стенки настолько тонки, что внутри аневризмы можно запросто рассмотреть темно-красные вихри крови, под микроскопом выглядящие огромными и зловещими. Если хирург повреждает аневризму до того, как удается ее пережать, то пациент, как правило, умирает или же по меньшей мере переживает обширный инсульт – а после него смерть вполне может показаться не такой уж плохой альтернативой.

Персонал в операционной работал молча. Не было привычных шуток и болтовни. Нейрохирурги иногда сравнивают операцию на аневризме с обезвреживанием бомбы, хотя в данном случае требуется совершенно другая разновидность смелости, ведь риску подвергается жизнь пациента, а не врача. Операция, свидетелем которой я стал, больше напоминала спортивную охоту, чем спокойную и невозмутимую работу специалистов, а в роли добычи выступала опасная опухоль. Передо мной развернулась настоящая погоня: хирург украдкой проделывал путь в головном мозге пациента, пробираясь к «ничего не подозревающей» аневризме и стараясь не спугнуть ее раньше времени. Затем наступил кульминационный момент, когда врачу наконец удалось схватить аневризму, загнать ее в ловушку и ликвидировать с помощью блестящего подпружиненного титанового зажима, тем самым спасая пациенту жизнь. Не стоит забывать, что операция проводилась в непосредственной близости от головного мозга, таинственного носителя человеческих чувств и мыслей – всего того, что играет в нашей жизни такую важную роль. Мозг – загадка природы, которая кажется мне не менее великой, чем звезды в ночном небе и вся Вселенная вокруг нас. Операция была грациозной, искусной, опасной и исполненной глубочайшего смысла. «Разве может какая-нибудь другая профессия, – подумал я, – сравниться в точности с работой нейрохирурга?» Появилось странное ощущение, будто я отыскал то, чем хотел заниматься всегда, пусть даже и осознал это только сейчас. Это была любовь с первого взгляда.

Операция прошла успешно: аневризма была обезврежена, а обширного кровоизлияния и, как следствие, обширного инфаркта удалось избежать. Атмосфера в операционной внезапно переменилась – стала радостной и непринужденной. Вечером, вернувшись домой, я заявил жене, что стану нейрохирургом. Она слегка удивилась: я очень долго не мог решить, каким направлением медицины заняться, – однако, как мне показалось, сочла мою идею разумной. Никто из нас тогда и представить не мог, что одержимость нейрохирургией вкупе с напряженным рабочим графиком и высоким самомнением, порожденным этой профессией, через двадцать лет положит конец нашему браку.

Но вот с того памятного дня миновало тридцать лет: я провел несколько сотен операций на аневризме, вновь женился и уже начал подумывать о пенсии. В один из выходных я отправился в больницу – мне предстояло поставить клипсу на очередной аневризме. Жара наконец-то спала, и над южным Лондоном нависли тяжелые серые тучи. Всю ночь лило как из ведра. Машин на дороге было немного – складывалось впечатление, что на уик-энд почти все уехали за город. Водосточные канавы у входа в больницу были переполнены, так что красные автобусы обдавали тротуар потоками воды, и немногочисленному больничному персоналу, идущему на работу, приходилось отпрыгивать в сторону, когда они с шумом проносились мимо.

Сейчас я редко оперирую аневризмы. Все навыки, которые я отточил в ходе многочисленных хирургических вмешательств на аневризмах, теперь благодаря достижениям технического прогресса стали практически ненужными. Сегодня нет необходимости в открытой операции. В наши дни врач-радиолог (а не хирург) через пах вводит в организм пациента катетер с проводом, который попадает в бедренную артерию, а затем подводится вверх к аневризме, и та перекрывается изнутри, вместо того чтобы оказаться пережатой снаружи. Для больного, разумеется, это куда менее тяжелое испытание, чем традиционная операция. Хотя в результате нейрохирургия и стала не той, что прежде, пациентам это пошло только на пользу. Сейчас моя работа связана преимущественно с опухолями головного мозга: глиомами, менингиомами или невриномами – суффикс «ома» достался нам в наследство от древнегреческого слова, обозначающего опухоль, а первая часть перечисленных терминов указывает на разновидность клетки, из которой, как считается, развивается опухоль. Однако иногда с аневризмой не удается справиться обычным способом, так что время от времени я вынужден с утра отправляться на работу в том самом состоянии контролируемого беспокойства, с которым так хорошо был знаком раньше.

Утро всегда начинается с короткой планерки – вот уже двадцать лет, как я регулярно устраиваю подобные собрания. На эту идею меня вдохновил полицейский сериал «Блюз Хилл-стрит», в котором харизматичный сержант каждое утро раздавал подчиненным инструкции и читал горячие проповеди, перед тем как отправить их патрулировать улицы в полицейских машинах с воющими сиренами. Как раз в то время правительство решило сократить до разумных пределов рабочие часы врачей-стажеров. Было сказано, что медики слишком сильно устают и перенапрягаются, из-за чего жизнь их пациентов подвергается угрозе. Врачи-стажеры, однако, вместо того чтобы стать эффективнее и надежнее (ведь у них появилась возможность лучше высыпаться по ночам), теперь сделались куда более раздражительными и на них стало сложнее положиться. Мне кажется, это связано с тем, что они начали работать посменно, из-за чего в какой-то степени утратили чувство принадлежности к коллективу и перестали осознавать важность общего дела. В прошлом, когда стажерам приходилось трудиться долгие часы напролет, таких проблем не возникало. Я надеялся, что благодаря ежедневным утренним планеркам, на которых обсуждаются поступившие пациенты, планируется будущий лечебный процесс, а накопленные опыт и знания передаются врачам-стажерам, мы сможем хотя бы частично воссоздать былой дух.

Утренние собрания нравятся всем. Они ни капли не напоминают занудные и бездушные совещания больничного руководства, на которых обсуждаются поставленные перед больницей цели и новые клинические протоколы. Утренние встречи в отделении нейрохирургии – нечто совершенно иное. Ежедневно ровно в восемь утра мы собираемся в темном кабинете рентгенологии, чтобы посмеяться и поспорить, рассматривая снимки головного мозга наших несчастных пациентов. Стоит признать, что, изучая истории болезни, мы нередко шутим над пациентами, причем преобладает черный юмор. Мы – дюжина или около того врачей и стажеров – устраиваемся полукругом, и со стороны это выглядит так, словно мы стоим перед бортовой панелью космического корабля «Энтерпрайз» из сериала «Звездный путь».

Напротив нас ряд компьютеров и белая стена, на которую проецируются черно-белые снимки головного мозга в масштабе, во много раз превышающем его натуральную величину. Эти снимки принадлежат пациентам, которых за последние сутки привезли в больницу на «Скорой помощи». Многие из них оказались жертвами обширного кровоизлияния в мозг или серьезной травмы головы, а кое у кого совсем недавно обнаружили опухоль в мозгу. Итак, мы – живые, энергичные и поглощенные работой – с олимпийским спокойствием, а порой и с циничными шутками обсуждаем абстрактные изображения человеческого горя в надежде найти интересный случай. Младшие врачи излагают истории болезни – истории внезапных катастроф и ужасных трагедий, которые повторяются день за днем, год за годом, словно человеческим страданиям никогда не суждено прекратиться.

В тот день я сидел на привычном месте – позади всех, в самом углу. Передо мной, в первом ряду, расположились стажеры, а за ними – старшие ординаторы. Я спросил, кто из младших врачей дежурил сегодня в приемном покое.

– Временный врач, – ответил кто-то из ординаторов. – И он уже свалил домой.

– В пятницу на экстренные вызовы, поступавшие на пейджер, отвечали целых пять врачей, – заметил один из моих коллег. – Пять врачей! Каждые четыре с лишним часа они передавали друг другу направления на неотложную помощь! Это полный хаос…

– Есть что-нибудь для нас? – поинтересовался я.

Один из младших врачей встал со стула и направился к компьютеру, стоявшему на письменном столе в передней части комнаты.

– Женщина тридцати двух лет. На сегодня ей назначена операция. Ее беспокоили головные боли, и была проведена томография.

Пока он говорил, на стене вспыхнули увеличенные изображения снимков.

Я посмотрел на молодых ординаторов, и мне сделалось неловко от того, что я не мог вспомнить имени ни одного из них. Когда я стал старшим врачом четверть века назад, в отделении числилось всего два ординатора. Теперь же их было восемь. В прошлом я хорошо знал их лично и был глубоко заинтересован в развитии их карьеры, но сейчас они приходят и уходят так же быстро, как один пациент сменяет другого. Я попросил одну из девушек-ординаторов описать снимок, извинившись за то, что не знаю, как к ней обращаться.

– Альцгеймер! – выкрикнул из темного угла комнаты кто-то, отличавшийся не самым здоровым чувством юмора.

Ординатор сказала, что ее зовут Эмили.

– Это КТ головного мозга, – добавила она.

– Да, мы все прекрасно видим, что это такое. Но что по ней можно понять?

Через какое-то время я сжалился над ней. Я подошел к стене и указал на снимок. Я объяснил, что артерии головного мозга во многом напоминают ветви дерева, которые, отходя от ствола, постепенно сужаются. Я обратил внимание присутствующих на небольшое вздутие – ядовитую ягоду на ветке нашего дерева, – расположенное на одной из мозговых артерий, и испытующе посмотрел на Эмили.

– Это аневризма? – неуверенно предположила она.

– Аневризма правой средней мозговой артерии.

Я объяснил, что головные боли, беспокоившие женщину, были довольно умеренными и скорее всего вызванными не аневризмой, так что нам просто посчастливилось ее обнаружить.

– Кто следующий будет сдавать экзамен? – Я повернулся и взглянул на старших ординаторов, каждому из которых по окончании обучения предстояло сдать национальный экзамен по нейрохирургии. Чтобы подготовить их к нему, я и стараюсь регулярно устраивать подобные опросы.

– Это неразорвавшаяся аневризма диаметром семь миллиметров, – ответила Фиона, одна из самых опытных старших ординаторов. – Вероятность ее разрыва составляет ноль целых пять десятых процента в год, согласно соответствующему исследованию.

– И что произойдет, если она все-таки лопнет?

– В пятнадцати процентах случаев наступает скоропостижная смерть, тогда как еще тридцать процентов пациентов умирают в следующие несколько недель обычно от кровотечения. Вероятность смерти в дальнейшем составляет четыре процента в год.

– Очень хорошо, что ты знакома со статистикой. Но что в такой ситуации следует делать нам?

– Узнать у радиологов, смогут ли они ликвидировать аневризму.

– Я уже узнал. Они сказали, что не могут этого сделать. Интервенционный радиолог – врач-рентгенолог, который, как правило, занимается диагностикой и лечением аневризм, – сообщил мне, что аневризма неправильной формы и для ее лечения необходимо хирургическое вмешательство.

– Вы можете провести операцию…

Она была права. Я тоже не знал наверняка. Если ничего не делать, то в конечном счете пациентка может перенести обширное кровоизлияние в мозг, что с большой вероятностью приведет к инсульту или даже к смерти. Вместе с тем она может умереть и спустя много лет от чего-нибудь другого, прежде чем аневризма прорвется.

На тот момент женщина чувствовала себя прекрасно, головные боли, из-за которых она обратилась за врачебной помощью, к аневризме не имели ни малейшего отношения и уже начали постепенно проходить. Аневризма была обнаружена совершенно случайно. Если же операцию все-таки выполнить, она также может привести к инсульту и, как следствие, по меньшей мере к инвалидности – риск составлял, пожалуй, около четырех-пяти процентов. Таким образом, операция была сопряжена с риском для жизни, который практически не отличался от риска, связанного с отсутствием какого-либо вмешательства. Однако если ничего не предпринять, то женщине придется постоянно жить с мыслью о том, что в ее мозге притаилась аневризма, способная убить ее в любую секунду.

– Так что же нам делать? – спросил я.

Впервые я принимал эту женщину несколько недель назад в амбулаторном отделении. Больную ко мне направил ее лечащий врач, который заказал проведение компьютерной томографии. Однако он не сообщил о пациентке ничего, кроме того, что ей тридцать два года и что у нее неразорвавшаяся аневризма. Женщина пришла одна. У нее были длинные черные волосы, стильный наряд и солнцезащитные очки, сдвинутые на макушку. Она села на стул рядом с моим письменным столом, стоящим в мрачном кабинете для приема амбулаторных больных, поставила дорогую дизайнерскую сумочку на пол и обеспокоенно посмотрела на меня.

Я извинился за вынужденную задержку и немного помолчал, прежде чем продолжить разговор. Не хотелось начинать с прямых вопросов о ее семейном положении или о других личных темах: это прозвучало бы так, будто я уверен, что она скоро умрет. Так что я решил еще раз расспросить ее о головных болях.

Пациентка подробно рассказала мне о них, равно как и о том, что ей уже значительно лучше. В данном случае головные боли определенно не представляли опасности и остались в прошлом.

Если у головных болей есть серьезная причина, то, как правило, это сразу же становится очевидно по их характеру. Обследование, организованное семейным врачом, вероятно, надеявшимся, что нормальные результаты томографии успокоят пациентку, выявило совершенно новую проблему, из-за которой женщина теперь пребывала в полнейшем смятении. Она перерыла весь Интернет в поисках относящейся к делу информации и, конечно же, выяснила, что в ее голове бомба замедленного действия, способная рвануть в любое мгновение. Приема у меня пациентке пришлось дожидаться несколько долгих недель.

Я показал ей ангиограмму мозга на компьютере и объяснил, что аневризма очень маленькая – вполне вероятно, она и вовсе никогда не лопнет. Только крупные аневризмы представляют серьезную опасность для жизни человека и безоговорочно требуют проведения операции. Также я сообщил, что операция несет в себе риск – скорее всего не меньший, чем вероятность инсульта из-за разрыва аневризмы в будущем.

– И ничего, кроме операции, не поможет?

Я объяснил, что единственный возможный способ лечения – хирургическое вмешательство. Проблема в том, что неизвестно, нужно ли это делать или нет.

– Насколько рискованна операция?

Она расплакалась, когда я сказал, что с вероятностью от четырех до пяти процентов она умрет или останется инвалидом из-за операции.

– А если операцию не делать? – спросила она сквозь слезы.

– Что ж, вы запросто можете умереть от старости, а аневризма так и останется на месте.

– Мне сказали, что вы один из лучших нейрохирургов в стране, – заявила она с той наивной верой, которой обеспокоенные пациенты пытаются заглушить страхи.

– Ну, я бы так не сказал. Но могу вас заверить, что у меня огромный опыт. И могу обещать, что сделаю все от меня зависящее. Я не пытаюсь снять с себя ответственность за то, что с вами произойдет в дальнейшем, однако боюсь, что именно вам решать – быть операции или нет. Если бы я знал, что делать, то, клянусь, непременно сообщил бы вам.

– А как бы вы поступили на моем месте?

Я помедлил с ответом. Дело в том, что мне шестьдесят один, и я уже оставил позади большую часть жизни, в том числе лучшие ее годы. Более того, наша разница в возрасте означала, что мне оставалось жить меньше, чем ей, поэтому риск разрыва аневризмы в случае отказа от операции для меня был бы ниже, а относительный риск, связанный с операцией, соответственно, выше.

– Я бы не стал лечить аневризму, – в конечном счете заключил я. – Хотя мне было бы довольно сложно забыть о ней.

– Я хочу, чтобы вы прооперировали меня, – сказала она. – Я не желаю жить с этой штукой у себя в голове. – Она многозначительно показала на свою голову.

– Вы не обязаны решать прямо сейчас. Отправляйтесь домой и обсудите все с семьей.

Я немного помолчал, поскольку был не до конца уверен в том, что она осознала весь риск, связанный с операцией. Вместе с тем я сомневался, что повторные объяснения заставят ее переменить решение. В конце концов, мы отправились в путь по лабиринтам больничных коридоров, чтобы найти кабинет моего секретаря и назначить дату операции.

Три недели спустя, воскресным вечером я, как обычно, отправился в больницу, чтобы встретиться с той женщиной и с другими пациентами, у которых на следующий день была назначена операция. Я шел в больницу с неохотой, раздражением и тревогой: большую часть дня я провел в подвешенном состоянии из-за мысли о том, что мне придется увидеться с пациенткой и лицом к лицу столкнуться с ее беспокойством.

Каждое воскресенье, пока я еду в больницу на велосипеде, меня терзает плохое предчувствие. Оно возникает независимо от того, насколько сложные операции предстоит провести, – его порождает сам факт того, что мне приходится сменить домашнюю обстановку на рабочую. Эти вечерние посещения стали своеобразным ритуалом, который я соблюдаю вот уже много лет подряд. Однако, как бы я ни старался, мне так и не удалось привыкнуть к нему и избавиться от всепоглощающего страха – практически чувства обреченности, – охватывающего меня, пока я качу на велосипеде по тихим улочкам в сторону больницы. Но стоит мне увидеться с пациентами, поговорить с ними, обсудить все, что произойдет в понедельник, и страх отступает. Я возвращаюсь домой в приподнятом настроении, чувствуя, что готов провести большую часть следующего дня в операционной.

Пациентку я нашел в одной из самых многолюдных палат. Я надеялся, что муж, возможно, придет вместе с ней и у меня будет возможность побеседовать с ними обоими, но оказалось, что он уже ушел, так как дети остались дома одни. Мы поговорили о предстоящей операции. Решение было принято, так что я не видел необходимости возвращаться к обсуждению риска, обозначенного во время первого визита пациентки, хотя мне и пришлось вновь о нем вспомнить, когда я попросил ее расписаться в форме информированного согласия.

– Надеюсь, вам удастся поспать, – сказал я. – Обещаю вам: уж я-то это точно сделаю, что в данных обстоятельствах гораздо важнее.

Женщина улыбнулась в ответ на мою шутку – шутку, которую я повторяю всем пациентам, когда вижусь с ними вечером перед операцией. Она скорее всего уже поняла: последнее, чего можно ждать от больницы, – это тишина, покой и умиротворение, особенно если на следующий день тебе предстоит операция на головном мозге.

Затем я встретился с двумя другими пациентами, которым в понедельник также предстояло перенести операцию, и обсудил с ними детали. Оба подписали форму информированного согласия и сказали, что верят в меня. Тревога, конечно, бывает заразительной, однако уверенность – тоже, и когда я вышел на больничную парковку, то почувствовал, как вера пациентов придает мне дополнительные силы. Я ощутил себя капитаном корабля: все было в порядке, все было тщательно подготовлено, палуба была выдраена и готова к действиям – к намеченным на завтра операциям. Забавляясь этими морскими метафорами, я поехал домой.

После утреннего собрания я направился в комнату, где больным делают анестезию перед операцией. Пациентка лежала на медицинской каталке.

– Доброе утро. – Я постарался, чтобы мой голос звучал как можно бодрее. – Хорошо поспали?

– Да, – ответила она спокойно. – Я отлично выспалась ночью.

– Все будет в порядке. – Мне захотелось ее обнадежить.

И вновь я задумался, действительно ли она осознает риск, которому подвергается. Возможно, она была очень смелой, возможно, наивной. А может, она попросту пропустила мимо ушей все, что я рассказал.

Я переоделся в операционный халат. В раздевалке я застал одного из коллег, также готовящегося к операции, и поинтересовался, что у него запланировано на сегодня.

– Всего лишь несколько операций на позвоночнике. А у вас аневризма, так ведь?

– Проблема с неразорвавшейся аневризмой в том, – заметил я, – что если пациент просыпается инвалидом, то хирургу некого винить в этом, кроме себя самого. До операции у больного все было в полном порядке. По крайней мере при разорвавшейся аневризме кровотечение уже причинило ему значительный вред.

– Да уж. Но неразорвавшуюся аневризму гораздо проще пережать.

Я вошел в операционную. Джефф – ассистировавший мне старший ординатор – уже усаживал женщину на операционном столе. (Особенность нашего отделения нейрохирургии заключалась в том, что мы проводили годичную обучающую программу, предназначенную для хирургов из США. Одним из них и был Джефф, который, как и большинство американских стажеров, обладал выдающимися способностями.) Он фиксировал голову пациентки – три штыря, прикрепленные к шарнирной раме, врезаются через кожу прямо в череп, чтобы голова больного оставалась абсолютно неподвижной во время операции.

Я пообещал пациентке, что большая часть волос останется нетронутой, и Джефф принялся выбривать лоб. Нет никаких доказательств того, что полное бритье головы, которое в прошлом считалось обязательным и из-за которого пациент становился похожим на заключенного, хоть как-то понижает вероятность развития послеоперационной инфекции, а ведь это основная официальная причина для данной манипуляции. Я же подозреваю, что настоящая причина – хотя открыто об этом, разумеется, никто не говорил, – крылась в том, что отсутствие волос обезличивает больного и, таким образом, хирургу гораздо легче проводить операцию на мозге.

После того как с бритьем покончено, мы тщательно моем и дезинфицируем руки в специальной раковине. Надев перчатки и маски, мы возвращаемся к операционному столу и принимаемся за дело. Первые десять минут или около того уходят на то, чтобы намазать голову пациентки антисептическим раствором, обмотать стерильными полотенцами (должна оставаться открытой только область, в которой будет проводиться операция) и вместе с медбратом подготовить необходимые инструменты и оборудование.

– Нож, – говорю я медбрату Ирвину, а затем кричу анестезиологу, находящемуся по другую сторону операционного стола: – Я приступаю.

Полчаса нам понадобилось для того, чтобы вскрыть череп с помощью пневматического трепана и боров, а все образовавшиеся на месте среза неровности сгладить специальной шлифовальной машиной.

– Свет убрать, принести микроскоп и операционное кресло! – Я кричу, и не только из-за эмоционального возбуждения, но и для того, чтобы меня услышали, несмотря на треск, жужжание и шипение оборудования.

Современные бинокулярные операционные микроскопы – потрясающие штуки, и я без ума от того, с которым постоянно работаю (каждый хороший мастер любит свои инструменты). Он стоит более ста тысяч фунтов и весит добрую четверть тонны, но, несмотря на это, идеально сбалансирован при помощи противовеса. Когда его устанавливают, он склоняется над головой пациента, подобно любопытному, внимательному журавлю. Бинокулярная насадка микроскопа, через которую я смотрю на мозг пациента, кажется легкой как перышко благодаря точно подобранному противовесу, и малейшее движение моего пальца на рукоятке управления приводит ее в движение. Она не только увеличивает изображение, но и подсвечивает его великолепной ксеноновой лампой, яркой, словно солнце.

Согнувшись под тяжестью микроскопа, два санитара медленно подталкивают его к операционному столу, и я забираюсь в специальное операционное кресло с подлокотниками, положение и высоту которого можно регулировать. В этот миг меня переполняет благоговейный трепет. Я все еще не до конца утратил простодушный восторг, с которым смотрел на первую в своей жизни аневризму тридцать лет назад. Я чувствую себя средневековым рыцарем, забирающимся на верного коня, чтобы пуститься в погоню за сказочным зверем. А ведь и правда: вид, открывающийся передо мной, когда микроскоп фокусируется на мозге пациента, в какой-то степени волшебный – он намного ярче, четче и яснее, чем внешний мир, мир мрачных больничных коридоров, комиссий, бумажной работы и инструкций. Дорогущая оптика микроскопа создает невероятное ощущение глубины и ясности, лишь усиливаемое моим волнением. Это очень интимное, личное ощущение. Конечно, рядом операционная бригада, следящая за ходом операции на подключенном к микроскопу видеомониторе; возле меня стоит ассистент, который наблюдает за моими действиями через дублирующее плечо микроскопа. Но, несмотря на это – и вопреки тому, что все больничные коридоры увешаны плакатами, посвященными системе обеспечения стандартов клинической практики и подчеркивающими важность командной работы и взаимодействия с коллегами, – операция всегда остается для меня сражением один на один.

– Ну что, Джефф, пора браться за дело. И дайте мне шпатель, – бросаю я Ирвину.

Я выбираю один из двух нейрохирургических шпателей – тонкую полоску гибкой стали с закругленными концами, по форме напоминающую палочку для мороженого, – и помещаю его под лобной долей мозга пациентки. Я постепенно приподнимаю головной мозг – отделяю его от основания черепа, осторожно преодолевая миллиметр за миллиметром, чтобы образовался небольшой зазор, через который можно будет добраться до злополучной аневризмы. После стольких лет работы с микроскопом он превратился в продолжение моего тела. Когда я его использую, у меня складывается впечатление, будто я на самом деле проникаю через него в голову пациента, а наконечники микроскопических инструментов воспринимаются как кончики моих собственных пальцев.

Я указываю Джеффу на сонную артерию, прошу Ирвина подать микроскопические ножницы и аккуратно разрезаю переплетения паутинной мозговой оболочки, окружающей этот магистральный сосуд, который поддерживает жизнь в доброй половине головного мозга.

– Невероятный вид! – восклицает Джефф.

И это действительно так, ведь мы оперируем аневризму до того, как она разорвалась, благодаря чему внутреннее строение мозга осталось нетронутым и совершенно прекрасным.

– Еще один шпатель, – говорю я.

Вооружившись теперь уже двумя шпателями, я начинаю отодвигать друг от друга лобную и височную доли, которые соединены тончайшим слоем мозговой оболочки, именуемой паутинной (она выглядит так, словно соткана из тончайших нитей микроскопическим пауком). Текущая по нитям паутинной оболочки спинномозговая жидкость, прозрачная, как горная вода, в свете микроскопа переливается и искрится серебристыми бликами. Через все это великолепие я могу разглядеть гладкую желтую поверхность самого мозга, покрытую сетью крошечных кровеносных сосудов – артериол, которые образуют красивейшие переплетения, напоминающие вид на дельту крупной реки из космоса. Блестящие темно-фиолетовые вены, пролегающие между двумя долями мозга, спускаются вниз к средней мозговой артерии, а затем уходят туда, где мне предстоит встретиться с аневризмой.

– Круто! – снова говорит Джефф.

– Раньше о спинномозговой жидкости говорили, что она чистая, как джин, если в ней нет следов крови или инфекции, – замечаю я. – Думаю, в наши дни нужно использовать какое-нибудь другое сравнение, не имеющее отношения к алкоголю.

Вскоре я нахожу среднюю мозговую артерию. На деле ее толщина – всего несколько миллиметров, но под микроскопом она кажется грозным деревом-исполином, чей розовато-красный ствол угрожающе пульсирует в такт сердечному ритму. Мне нужно продвигаться вдоль нее в расщелину между двумя долями мозга (она называется Сильвиевой бороздой), чтобы отыскать логово аневризмы, растущей прямо на стволе артерии.

При разорвавшейся аневризме выделение средней мозговой артерии может быть чрезвычайно медленным и непростым занятием, так как из-за кровоизлияния доли мозга слипаются друг с другом. Их разделение в таком случае – кропотливая и невероятно тяжелая работа, сопряженная с высочайшим риском повторного разрыва аневризмы в процессе операции.

Итак, микроскопическими ножницами я отделяю друг от друга доли мозга, раздвигая их в стороны и разрезая мельчайшие нити паутинной оболочки, связывающие их вместе, и одновременно с помощью миниатюрного вакуумного отсоса, который держу в другой руке, убираю излишки просочившейся мозговой жидкости, чтобы та не загораживала обзор.

В мозгу человека сосредоточено множество кровеносных сосудов, и я стараюсь всеми правдами и неправдами избежать их случайного повреждения – как для того, чтобы кровь не помешала наблюдать за происходящим, так и из страха нарушить нормальное кровоснабжение мозга.

Иногда, если этот процесс оказывается особенно трудоемким и напряженным либо же связанным с повышенной опасностью, я делаю короткий перерыв, кладу руки на специально предназначенные для этого подлокотники, перевожу дыхание и внимательно осматриваю оперируемый мозг. Неужели мысли, которые рождаются в моей голове, когда я смотрю на этот здоровенный кусок жира и белка, покрытый кровеносными сосудами, действительно состоят из такого же вещества. И ответ неизменно один и тот же: да, это так. Однако сама мысль об этом настолько абсурдна, настолько безумна, что мне не остается ничего другого, кроме как вернуться к операции.

Сегодня эта манипуляция дается мне на удивление легко. Я словно расстегиваю молнию, соединяющую лобную и височную доли, и, чтобы окончательно отделить их друг от друга, мне требуется лишь минимальное усилие. Таким образом, проходит всего несколько минут, и нашим глазам предстает аневризма, освобожденная от окружающих ее тканей мозга, а также темно-фиолетовая вена, переливающаяся в ослепительных лучах ксеноновой лампы микроскопа.

– Что ж, она так и просится, чтобы ее пережали, не правда ли? – говорю я Джеффу. Меня переполняет радость, ведь теперь можно немного расслабиться.

Самая рискованная часть работы позади. Если во время операции разрыв аневризмы происходит до того, как до нее удалось добраться, то остановить кровотечение бывает крайне сложно. Мозг внезапно набухает, и артериальная кровь бьет фонтаном вверх, превращая трепанированный череп в стремительно растущий кровавый водоворот, сквозь который отчаянно пытаешься добраться до аневризмы. Когда видишь эту ужасную картину через увеличительное стекло микроскопа, отчетливо ощущаешь, будто сам вот-вот захлебнешься в свирепом кровавом потоке. Четверть всей крови, перекачиваемой сердцем, поступает в мозг, и если вовремя не остановить возникшее кровотечение, то за считаные минуты пациент может потерять литры драгоценной жидкости. Мало кому удается пережить преждевременный разрыв аневризмы.

– Ну что, давайте посмотрим на клипсы, – предлагаю я.

Ирвин подает металлический лоток с блестящими аневризматическими клипсами из титана. Они бывают всевозможных форм и размеров, так что для любой аневризмы можно подобрать идеально подходящий вариант. Я смотрю через микроскоп на аневризму, потом на клипсы, затем снова на аневризму.

– Шесть миллиметров, вытянутая, прямоугольная, – говорю я Ирвину.

Он достает клипсу и размещает ее на аппликаторе. Это незамысловатый инструмент с ручкой, которую образуют две скрученные пластинчатые пружины, соединенные с двух концов. После того как клипса будет размещена на наконечнике аппликатора, все, что останется сделать хирургу, – это сжать пружины на рукоятке, чтобы раскрыть лепестки клипсы, аккуратно расположить раскрытые лепестки вокруг основания аневризмы, а затем плавно отпустить пружины, чтобы клипса закрылась, отгородив аневризму от артерии, на которой она образовалась. Так аневризма навсегда перестанет наполняться кровью. Когда пружины возвращаются в исходное положение, клипса высвобождается, и теперь можно убрать аппликатор – до конца жизни клипса будет держать аневризму под замком.

По крайней мере именно так должно происходить в теории и происходило во время сотен аналогичных операций, которые я провел в прошлом.

Поскольку аневризма выглядела абсолютно обычной, я позволил Джеффу закончить работу и встал с операционного кресла, чтобы он меня сменил. Все мои ассистенты относятся к искусительнице под названием аневризма с тем же трепетом, какой одолевает меня самого. Они жаждут выполнить подобную операцию, однако из-за того, что сейчас вместо открытой операции с установкой клипсы чаще всего прибегают к эндоскопическому вмешательству с введением специального баллона или спирали, у меня больше нет возможности предоставить им необходимые знания и опыт. Единственное, что я могу им предложить, – под моим пристальным контролем выполнить самую простую часть этой редкой операции – клипирование аневризмы.

Когда Джефф располагается в операционном кресле, медсестра передает ему заряженный клипсой аппликатор, и мой ассистент начинает осторожно подносить его к «ничего не подозревающей» аневризме. Через дублирующее плечо микроскопа я с волнением наблюдаю за тем, как клипса неуверенно кружит возле аневризмы. Ничего не происходит. Учить стажера – в сто раз более сложное и нервное занятие, чем все делать самому.

Спустя какое-то время (скорее всего, прошли считаные секунды, хотя они и показались мне вечностью) я понимаю, что больше не могу на это смотреть.

– Ты слишком долго возишься. Прости, но мне придется закончить самому.

Джефф молча встает с операционного кресла: было бы опрометчиво со стороны хирурга-стажера перечить начальству, особенно в такие моменты, – и мы опять меняемся местами.

Я беру аппликатор, размещаю его около аневризмы и нажимаю на пружины рукоятки. Ничего не происходит.

– Мать твою, клипса не открывается!

– У меня была та же самая проблема, – говорит Джефф чуть обиженным голосом.

– Мать твою! Ладно, дайте другой аппликатор.

На сей раз клипса охотно поддается, и я надеваю ее раскрытые лепестки на аневризму. Я отпускаю ручку, и клипса закрывается, плотно пережимая аневризму. Побежденная, она тут же съеживается: теперь у нее нет доступа к артериальной крови, текущей под высоким давлением. Я вздыхаю с облегчением – я всегда так делаю, когда с очередной аневризмой успешно покончено. Однако, к собственному ужасу, я обнаруживаю, что с этим аппликатором проблема куда серьезнее, чем с первым: после того как клипса закрылась, он наотрез отказался ее отпускать. Не смея пошевелиться из страха оторвать крошечную аневризму от средней мозговой артерии, ведь это привело бы к кровоизлиянию, я неподвижно сижу в кресле с зависшей в воздухе рукой. Если аневризма отрывается от родительской артерии, то, как правило, единственный способ остановить возникшее кровотечение – это пожертвовать данной артерией, что неизбежно заканчивается обширным инсультом.

Я матерюсь как сапожник, пытаясь удержать руку на месте.

– Ну и что теперь делать? – ору я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Через несколько секунд, которые в моем сознании растянулись на долгие минуты, до меня доходит, что единственный возможный вариант – это убрать клипсу, хотя я сильно рискую спровоцировать тем самым разрыв аневризмы. Я сжимаю ручку аппликатора, и, к моему величайшему облегчению, клипса охотно раскрывается. Аневризма тут же набухает и возвращается к жизни, мгновенно наполняясь артериальной кровью. Мне кажется, что она насмехается надо мной, готовясь вот-вот лопнуть, но этого все-таки не происходит. Я откидываюсь в кресле, ругаясь еще неистовее, после чего швыряю негодный инструмент через всю операционную.

– Раньше такого не было никогда! – возмущаюсь я, однако, мгновенно успокоившись, шутливо обращаюсь к Ирвину: – И это всего третий раз за всю мою карьеру, когда я позволяю себе бросить инструмент на пол.

Мне приходится ждать несколько минут, прежде чем удается найти еще один аппликатор. У первых двух – бракованных – по какой-то причине оказались слишком тугие шарнирные соединения. Лишь позже я вспомнил, как хирург, за работой которого я наблюдал тридцать лет назад и под чьим руководством потом стажировался, рассказывал, что однажды столкнулся с такой же проблемой, вот только его пациенту повезло гораздо меньше, чем моему. Это единственный известный мне хирург, который каждый раз перед использованием аппликатора проверял его на работоспособность.

Врачи любят говорить о «науке и искусстве» в медицине. Я всегда считал это скорее показухой и предпочитал рассматривать свое дело как сугубо практическое ремесло. Клипирование аневризмы – навык, на формирование которого уходят годы. Даже после того, как аневризма будет оголена и готова к тому, чтобы ее пережали, даже после того, как самый волнующий момент операции останется позади, хирургу еще предстоит определиться, как именно закрепить клипсу вокруг аневризмы, чтобы та оказалась полностью перекрыта, и не повредить при этом артерию, на которой аневризма нашла себе пристанище.

Эта аневризма выглядит довольно безобидной, однако мои нервы уже изрядно расшатаны, так что я не позволяю ассистенту продолжить операцию и сам, используя новый аппликатор, пережимаю аневризму. Тут же возникает новая проблема: форма клипсы такова, что она перекрывает основание аневризмы не полностью, и я отчетливо вижу, что небольшой ее кусочек виднеется из-под края клипсы.

– Не до конца перекрыла, – желая помочь, говорит Джефф.

Наступает очередной щекотливый момент. Можно частично приоткрыть клипсу и немного сдвинуть ее, чтобы привести в правильное положение, однако это может вызвать ее разрыв, из-за которого я увижу в микроскопе фонтан крови, хлещущий прямо на меня. С другой стороны, если основание аневризмы будет перекрыто не полностью, в мозгу пациентки останется потенциальный источник опасности, хотя сложно сказать, высоким ли окажется риск кровоизлияния.

Известный английский хирург как-то заметил, что у хорошего хирурга должны быть стальные нервы, львиное сердце и женские руки. У меня нет ничего из перечисленного. И мне приходится бороться с почти непреодолимым желанием завершить наконец эту операцию, оставив клипсу как есть, пусть даже она и легла не совсем идеально.

– Лучшее – враг хорошего, – говорю я обычно ассистентам, которые относятся к операции как к зрелищному спортивному состязанию. Они любят указывать мне на то, что я мог бы клипировать аневризму лучше, – не им ведь придется расхлебывать последствия разорвавшейся во время операции аневризмы. А если такое и в самом деле происходит, то до чего захватывающе потом наблюдать, как твой начальник безуспешно пытается справиться с обширным кровоизлиянием! Когда я был стажером, это зрелище определенно доставляло мне удовольствие. В конце концов, не стажеру ведь придется испытывать то невыносимое чувство вины, разрывающее душу хирурга на части, когда во время обхода ему на глаза попадается искалеченный им же пациент.

– Ну, хорошо, – произношу я наконец, пристыженный ассистентом, и одновременно думаю о сотнях аневризм, которые я клипировал за годы работы, а также о том, что, как и большинство хирургов, вместе с опытом набрался определенной смелости. Неопытные хирурги работают излишне осторожно – и только после долгой практики понимаешь: тебе может сойти с рук многое из того, что поначалу казалось слишком пугающим и сложным.

Я осторожно приоткрываю клипсу и плавно подталкиваю ее вдоль аневризмы.

– Все еще немного выступает, – замечает Джефф.

Иногда в таких ситуациях все былые неудачи с аневризмами проходят перед моим мысленным взором, словно призраки прошлого. Лица, имена, убитые горем родственники – все, о чем я позабыл годы назад, вновь всплывает в памяти.

Борясь со страстным желанием побыстрее закончить операцию и избавиться от страха спровоцировать фатальное кровотечение, где-то в бессознательной части разума – там, где все эти призраки собрались вместе, чтобы проследить за моей работой, – я решаю, нужно ли еще раз поменять расположение клипсы или лучше не трогать ее. Состраданию и ужасу на одной чаше весов противостоит холодный расчет на другой.

Я переставляю клипсу в третий раз. Теперь она вроде бы лежит идеально.

– Круто! – радуется Джефф, в чьем голосе, впрочем, звучит нотка грусти, ведь ему не удалось поставить клипсу самостоятельно.

Оставив Джеффа закрывать трепанированный череп, я ушел в комнату отдыха для хирургов, смежную с операционной, улегся на большой красный кожаный диван, который купил несколько лет назад, и в очередной раз задумался над тем, что многое в нашей жизни определяется чистой случайностью. После любой операции на головном мозге анестезиолог сразу же будит пациента, чтобы понять, не были ли нанесены мозгу какие-либо повреждения. После любой сложной операции каждый нейрохирург с нетерпением дожидается того момента, когда анестезиолог заканчивает свою работу, даже если – как в данном случае – было очевидно, что все прошло хорошо. Пациентка очнулась в превосходном состоянии; взглянув на нее, я тут же покинул больницу.

По дороге домой, крутя педали велосипеда под нависшими мрачными тучами, я испытывал, пожалуй, лишь небольшую часть той радости, которая охватывала меня в былые времена после успешно прооперированной аневризмы. В молодости после удачных операций меня неизменно переполняло оживление. Когда я вместе с ассистентом проходил по палатам прооперированных мной пациентов и слышал от них слова благодарности, то чувствовал себя генералом-завоевателем после очередной победоносной военной кампании. Но за все эти годы я стал свидетелем стольких трагедий, совершил так много ошибок, что бурное ликование осталось для меня в прошлом, хотя я все же радовался тому, как в конечном счете прошла операция. Мне удалось избежать катастрофы, и с пациенткой все будет в порядке. Это невероятно глубокое и яркое чувство, испытать которое, берусь поспорить, помимо хирургов, доводится мало кому. Психологические исследования показали, что самый надежный путь к собственному счастью – делать счастливыми окружающих. Я сделал счастливыми многих пациентов благодаря успешно проведенным операциям, однако было и немало ужасных неудач. Вы не найдете, пожалуй, ни одного нейрохирурга, который время от времени не впадал бы в глубочайшее отчаяние.

Вечером того же дня я вернулся в больницу, чтобы навестить пациентку. Она сидела в кровати. Я заметил синяки под глазами и распухший лоб – у большинства пациентов, перенесших такую операцию, это проходит через несколько дней. Женщина сказала, что ей было дурно и болела голова.

Ее муж сидел рядом и гневно смотрел на меня, так как я не придал особого значения синякам и послеоперационным болям. Возможно, мне следовало проявить больше сочувствия, но операция едва не закончилась катастрофой, и мне было сложно всерьез воспринимать незначительные недомогания.

источник