Меню Рубрики

Ломачинский андрей автономный аппендицит

Старший лейтенант Пахомов ничем особенным не блистал. Три года назад он закончил 4-й Факультет Военно-Медицинской Академии и вышел в жизнь заурядным флотским военврачом. Хотя Пахомов был прилежен в учебе, троек за свои шесть курсантских лет он нахватался порядочно и уже с той поры особых планов на жизнь не строил. Перспектива дослужиться до майора, а потом выйти на пенсию участковым терапевтом, его вполне устраивала. А пока Пахомов был молод, и несмотря на три года северной службы, его романтическая тяга к морским походам, как не странно, не увяла. Распределился он в самый военно-морской город СССР — Североморск, оплот Северного Флота. Там находилась крупнейшая база подводных лодок. На одну из них, на жаргоне называемым «золотыми рыбками» за свою запредельную дороговизну, Пахомов и попал врачом. Вообще то это была большая лодочка — атомный подводный стратегический ракетоносец.

Холодная война была в самом разгаре и назначение подобных крейсеров было куда как серьезное. Им не пр.

Пролог и семь первых глав заключительного романа «Дорога домой».

Брайан Трейси Выйди из зоны комфорта. Измени свою жизнь. 21 метод повышения личной эффективности .

Эта книга посвящена хорошему программированию. Она полна реальных примеров кода. Мы будем рассмат.

Хочешь, чтобы все намеченное осуществлялось? Чтобы руководство без возражений повышало зарплату? .

Снежным. не отказывали. Не смели. И если взгляд холодных глаз останавливался на девушке или женщ.

Если вы хотите научиться программировать первоклассные игры, вам просто необходимо изучить язык С++.

Здравствуй, дорогой незнакомец. Книга «Автономный Аппендицит» Ломачинский Андрей Анатольевич не оставит тебя равнодушным, не вызовет желания заглянуть в эпилог. С помощью описания событий с разных сторон, множества точек зрения, автор постепенно развивает сюжет, что в свою очередь увлекает читателя не позволяя скучать. Невольно проживаешь книгу – то исчезаешь полностью в ней, то возобновляешься, находя параллели и собственное основание, и неожиданно для себя растешь душой. Грамотно и реалистично изображенная окружающая среда, своей живописностью и многообразностью, погружает, увлекает и будоражит воображение. Создатель не спешит преждевременно раскрыть идею произведения, но через действия при помощи намеков в диалогах постепенно подводит к ней читателя. Загадка лежит на поверхности, а вот ключ к отгадке едва уловим, постоянно ускользает с появлением все новых и новых деталей. Казалось бы, столь частые отвлеченные сцены, можно было бы исключить из текста, однако без них, остроумные замечания не были бы столь уместными и сатирическими. Произведение, благодаря мастерскому перу автора, наполнено тонкими и живыми психологическими портретами. Удачно выбранное время событий помогло автору углубиться в проблематику и поднять ряд жизненно важных вопросов над которыми стоит задуматься. Одну из важнейших ролей в описании окружающего мира играет цвет, он ощутимо изменяется во время смены сюжетов. Динамичный и живой язык повествования с невероятной скоростью приводит финалу и удивляет непредсказуемой развязкой. «Автономный Аппендицит» Ломачинский Андрей Анатольевич читать бесплатно онлайн будет интересно не всем, но истинные фаны этого стиля останутся вполне довольны.

…Одиннадцатилетний пионер, который в школе получил красноречивое прозвище «Зверь», привлекает к се.

…Одиннадцатилетний пионер, который в школе получил красноречивое прозвище «Зверь», привлекает к се.

В этой небольшой книге я рассказал обо всём том, что происходит со мной в последнее время. Вдруг .

В этой небольшой книге я рассказал обо всём том, что происходит со мной в последнее время. Вдруг .

источник

Уникальная операция по банальному поводу. Мужество военврача.

Ломачинский Андрей Анатольевич

Старший лейтенант Пахомов ничем особенным не блистал. Три года назад он закончил 4-й Факультет Военно-Медицинской Академии и вышел в жизнь заурядным флотским военврачом. Хотя Пахомов был прилежен в учебе, троек за свои шесть курсантских лет он нахватался порядочно и уже с той поры особых планов на жизнь не строил. Перспектива дослужиться до майора, а потом выйти на пенсию участковым терапевтом, его вполне устраивала. А пока Пахомов был молод, и несмотря на три года северной службы, его романтическая тяга к морским походам, как не странно, не увяла. Распределился он в самый военно-морской город СССР — Североморск, оплот Северного Флота. Там находилась крупнейшая база подводных лодок. На одну из них, на жаргоне называемым «золотыми рыбками» за свою запредельную дороговизну, Пахомов и попал врачом. Вообще то это была большая лодочка — атомный подводный стратегический ракетоносец.

Холодная война была в самом разгаре и назначение подобных крейсеров было куда как серьезное. Им не предлагалось выслеживать авианосные группировки противника, им не доверялось разведки и диверсий — им в случае войны предстояло нанести удары возмездия. Залп даже одной такой подводной лодки, нашпигованной ракетами с мегатонными термоядерными боеголовками, гарантировано уничтожал противника в терминах «потерь, неприемлемых для нации», выжигая города и обращая экономику в руины. Понятно, что при таких амбициях выход на боевое задание был делом сверхсекретным и хорошо спланированным. Подлодка скрытно шла в нужный район, где могла замереть на месяцы, пребывая в ежесекундной готовности разнести полконтинента. Срыв подобного задания, любое отклонения от графика дежурства, да и само обнаружение лодки противником были непозволительными ЧП. Понятно, что и экипажи для таких прогулок подбирали и готовили с особой тщательностью. Народ набирался не только морально годный, самурайско-суперменовый, но и физически здоровый. Получалось, что врачу на подлодке и делать то особо нечего, в смысле по его непосредственной медицинской части.

Это была всего вторая автономка доктора Пахомова. О самом задании, о том что, как и где, знают всего несколько человек — сам капраз, командир корабля, да капдва, штурман. Ну может еще кто из особо приближенных. Для доктора, впрочем как и для большинства офицеров, мир на полгода или больше ограничивается размерами подлодки. Самым любимым местом становится медпункт — специальная каюта, где есть все, даже операционный стол. В нормальных условиях он не заметен, так как прислонен к стене, откуда его можно откинуть и даже полежать на нем от нечего делать. За автономку много таких часов набегает — бесцельного и приятного лежания в ленивой истоме. За дверью подводный корабль живет своей размеренной жизнью, где-то отдаются и четко выполняются команды, работают механизмы и обслуживающие их люди, где-то кто-то что-то рапортует, кто-то куда-то топает или даже бежит. А для тебя время остановилось — ты лежишь на любимом операционном столе, в приятно пахнущей медициной и антисептиками, такой родной каюте, и просто смотришь в белый потолок. Впрочем пора вставать. Скоро обед, надо сходить на камбуз, формально проверить санитарное состояние, снять пробу и расписаться в журнале. Короче изобразить видимость некой деятельности, оправдывающей пребывание доктора на подлодке. Вот и получается, что доктор здесь, как машина в масле — стоит законсервированным на всякий случай.

Обед прошел как обычно. Доктор пробу снял, а вот обед почему-то в рот не полез. После приема пищи замполит решил провести очередное политзанятие. На берегу это была бы скукота, а тут развлечение, приносящее разнообразие в монотонную жизнь. Доктор Пахомов всегда серьезно относился к подобного рода мероприятиям. Если просили выступить, то непременно готовился и выступал, что надо конспектировал, да и выступления товарищей внимательно слушал. Но не сегодня. На обеде за миской супа внезапно мысли доктора закрутились назад, он стал мучительно вспоминать курсантское время, Академию и свои занятия по хирургии. Впервые он решил не присутствовать на политзанятии. А виной тому симптомы. Доктор снова лежал на своем любимом операционном столе в десятый раз перебирая в памяти те немногие операции, на которых он побывал зеленым ассистентом-крючкодержцем и парочку операций, выполненным его собственными руками. Он вспоминал банальную аппендэктомию — удаление червеобразного отростка при аппендиците. Операция на подлодке явление из ряда вон выходящее, хотя все условия для этого есть. Но наверное, не в этом случае.

Дело в том, что симптомы острого аппендицита появились у самого доктора Пахомова. После не съеденного обеда неприятно засосало под ложечкой, потом боль возникла где-то ниже печени. Потом спустилась до края таза. Брюшная стенка внизу живота в правой половине затвердела. Если медленно давить — то боль несколько утихает, а вот если резко отпустить, то острый приступ боли кажется пробивает живот насквозь. Сильная боль, до крика. Пахомов скрючившись слазит со стола и медленно садится на стул перед микроскопом. Колет себе палец, сосет кровь в трубочку. Пахнущий уксусом раствор моментально разрушает красные клетки, но не трогает белые. Доктор осторожно заполняет сетчатую камеру и садится считать лейкоциты. Здесь вам не больница, лаборантов нет, и любой анализ приходится делать самому. Черт, выраженный лейкоцитоз! Еще температура поднялась. Для верности надо бы градусник в жопу засунуть. Опять ложится на любимый операционный стол. Как хочется подогнуть ноги, вроде боль немного стихает. Так, лишим сами себя девственности термометром. Не до смеха, повышенная ректальная температура развеяла последние сомнения и надежды — банальный классический аппендицит! Надо звать капитана, командира и бога всего и вся на нашей бандуре. Такие вещи надо вместе решать.

В двери появляется голова стармеха. «Ну как?» «Хреново, зови командира.» Приходит командир, старпом, особист. Появляется замполит. О-оо, даже политзанятия прервал! Еще кто-то мельтешит сзади. Начинается не опрос, а допрос больного. Потом слово берет капраз. Ситуация мерзопакостная, домой идти никак нельзя, да и долго туда добираться, считай Тихий Океан надо пересечь. Это тебе, доктор, по страшному секрету говорим в нарушение всех инструкций. И никакую посудину вызвать не можем. Ну чтоб тебя перегрузить и в ближайший порт доставить. Всплыть не можем. Ничего не можем. Даже компрессированный радиосигнал на спутник послать нельзя. Все, что мы можем, это океан слушать, ну и временами космос через специальную антенну-буй. А иначе это срыв задания и громадная брешь в обороне. Извини, старший лейтенант Пахомов, но на подобный случай, как с тобой, у нас инструкция строгая. Жаль что в инструкции аппендицит у самого доктора не предусмотрен. Скажи нам, что с тобой будет с позиции твоей медицины. Помрешь?

источник

Старший лейтенант Пахомов ничем особенным не блистал. Три года назад он закончил 4-й Факультет Военно-Медицинской Академии и вышел в жизнь заурядным флотским военврачом. Хотя Пахомов был прилежен в учебе, троек за свои шесть курсантских лет он нахватался порядочно и уже с той поры особых планов на жизнь не строил. Перспектива дослужиться до майора, а потом выйти на пенсию участковым терапевтом, его вполне устраивала. А пока Пахомов был молод, и несмотря на три года северной службы, его романтическая тяга к морским походам, как не странно, не увяла. Распределился он в самый военно-морской город СССР — Североморск, оплот Северного Флота. Там находилась крупнейшая база подводных лодок. На одну из них, на жаргоне называемым «золотыми рыбками» за свою запредельную дороговизну, Пахомов и попал врачом. Вообще то это была большая лодочка — атомный подводный стратегический ракетоносец.

Холодная война была в самом разгаре и назначение подобных крейсеров было куда как серьезное. Им не предлагалось выслеживать авианосные группировки противника, им не доверялось разведки и диверсий — им в случае войны предстояло нанести удары возмездия. Залп даже одной такой подводной лодки, нашпигованной ракетами с мегатонными термоядерными боеголовками, гарантировано уничтожал противника в терминах «потерь, неприемлемых для нации», выжигая города и обращая экономику в руины. Понятно, что при таких амбициях выход на боевое задание был делом сверхсекретным и хорошо спланированным. Подлодка скрытно шла в нужный район, где могла замереть на месяцы, пребывая в ежесекундной готовности разнести полконтинента. Срыв подобного задания, любое отклонения от графика дежурства, да и само обнаружение лодки противником были непозволительными ЧП. Понятно, что и экипажи для таких прогулок подбирали и готовили с особой тщательностью. Народ набирался не только морально годный, самурайско-суперменовый, но и физически здоровый. Получалось, что врачу на подлодке и делать то особо нечего, в смысле по его непосредственной медицинской части.

Это была всего вторая автономка доктора Пахомова. О самом задании, о том что, как и где, знают всего несколько человек — сам капраз, командир корабля, да капдва, штурман. Ну может еще кто из особо приближенных. Для доктора, впрочем как и для большинства офицеров, мир на полгода или больше ограничивается размерами подлодки. Самым любимым местом становится медпункт — специальная каюта, где есть все, даже операционный стол. В нормальных условиях он не заметен, так как прислонен к стене, откуда его можно откинуть и даже полежать на нем от нечего делать. За автономку много таких часов набегает — бесцельного и приятного лежания в ленивой истоме. За дверью подводный корабль живет своей размеренной жизнью, где-то отдаются и четко выполняются команды, работают механизмы и обслуживающие их люди, где-то кто-то что-то рапортует, кто-то куда-то топает или даже бежит. А для тебя время остановилось — ты лежишь на любимом операционном столе, в приятно пахнущей медициной и антисептиками, такой родной каюте, и просто смотришь в белый потолок. Впрочем пора вставать. Скоро обед, надо сходить на камбуз, формально проверить санитарное состояние, снять пробу и расписаться в журнале. Короче изобразить видимость некой деятельности, оправдывающей пребывание доктора на подлодке. Вот и получается, что доктор здесь, как машина в масле — стоит законсервированным на всякий случай.

Обед прошел как обычно. Доктор пробу снял, а вот обед почему-то в рот не полез. После приема пищи замполит решил провести очередное политзанятие. На берегу это была бы скукота, а тут развлечение, приносящее разнообразие в монотонную жизнь. Доктор Пахомов всегда серьезно относился к подобного рода мероприятиям. Если просили выступить, то непременно готовился и выступал, что надо конспектировал, да и выступления товарищей внимательно слушал. Но не сегодня. На обеде за миской супа внезапно мысли доктора закрутились назад, он стал мучительно вспоминать курсантское время, Академию и свои занятия по хирургии. Впервые он решил не присутствовать на политзанятии. А виной тому симптомы. Доктор снова лежал на своем любимом операционном столе в десятый раз перебирая в памяти те немногие операции, на которых он побывал зеленым ассистентом-крючкодержцем и парочку операций, выполненным его собственными руками. Он вспоминал банальную аппендэктомию — удаление червеобразного отростка при аппендиците. Операция на подлодке явление из ряда вон выходящее, хотя все условия для этого есть. Но наверное, не в этом случае.

Дело в том, что симптомы острого аппендицита появились у самого доктора Пахомова. После не съеденного обеда неприятно засосало под ложечкой, потом боль возникла где-то ниже печени. Потом спустилась до края таза. Брюшная стенка внизу живота в правой половине затвердела. Если медленно давить — то боль несколько утихает, а вот если резко отпустить, то острый приступ боли кажется пробивает живот насквозь. Сильная боль, до крика. Пахомов скрючившись слазит со стола и медленно садится на стул перед микроскопом. Колет себе палец, сосет кровь в трубочку. Пахнущий уксусом раствор моментально разрушает красные клетки, но не трогает белые. Доктор осторожно заполняет сетчатую камеру и садится считать лейкоциты. Здесь вам не больница, лаборантов нет, и любой анализ приходится делать самому. Черт, выраженный лейкоцитоз! Еще температура поднялась. Для верности надо бы градусник в жопу засунуть. Опять ложится на любимый операционный стол. Как хочется подогнуть ноги, вроде боль немного стихает. Так, лишим сами себя девственности термометром. Не до смеха, повышенная ректальная температура развеяла последние сомнения и надежды — банальный классический аппендицит! Надо звать капитана, командира и бога всего и вся на нашей бандуре. Такие вещи надо вместе решать.

В двери появляется голова стармеха. «Ну как?» «Хреново, зови командира.» Приходит командир, старпом, особист. Появляется замполит. О-оо, даже политзанятия прервал! Еще кто-то мельтешит сзади. Начинается не опрос, а допрос больного. Потом слово берет капраз. Ситуация мерзопакостная, домой идти никак нельзя, да и долго туда добираться, считай Тихий Океан надо пересечь. Это тебе, доктор, по страшному секрету говорим в нарушение всех инструкций. И никакую посудину вызвать не можем. Ну чтоб тебя перегрузить и в ближайший порт доставить. Всплыть не можем. Ничего не можем. Даже компрессированный радиосигнал на спутник послать нельзя. Все, что мы можем, это океан слушать, ну и временами космос через специальную антенну-буй. А иначе это срыв задания и громадная брешь в обороне. Извини, старший лейтенант Пахомов, но на подобный случай, как с тобой, у нас инструкция строгая. Жаль что в инструкции аппендицит у самого доктора не предусмотрен. Скажи нам, что с тобой будет с позиции твоей медицины. Помрешь?

Читайте также:  Аппендицит чтоб не было шрамов

Что будет то? А то будет — отросток наполнится гноем и станет флегмонозным. Потом перейдет в гангренозный, так как ткани умрут, и сосуды затромбируются. Потом «гнилой червяк» лопнет и начнется перитонит. Если перитонит будет не сильно разлит, то можно выжить. В конце концов сформируется холодный инфильтрат, который можно прооперировать и через полгода. Но далеко не всегда. Чаще от перитонита человек умирает. Или от заражения крови вместе с перитонитом. Так что скорее всего помру.

Ваше решение я слышал, теперь Вы послушайте мое: Родину я люблю, ситуацию понимаю, вас не виню — наша боевая задача поважнее отдельной жизни будет. Раз эвакуация невозможна, то шансы выхода через холодный инфильтрат я использовать не буду. Хреновые шансы, да и больно. Наркотой с антибиотиками всю автономку ширяться не хочу. Это уже мой приказ, я хоть и маленький начальник, но медслуждбы. Операция будет. Удачная или неудачная — это как получится. Авантюра, конечно, но в процентном отношении шансы берег увидеть не меньше, чем если ничего не делать. А раз никто, кроме меня, операций не делал, то я ее делать и буду. В помощники мне боцмана Кисельчука позовите, он садист известный и крови не боится. Да и с камбуза мичмана Петрюхина, пойдет кок за второго ассистента. А еще мне помощь нужна — надо здоровое зеркало из кают-компании повесить горизонтально над столом, а операционную лампу поставить с правого боку. Ну и замполит нужен — будет перед моим носом книжку листать, меня ободрять и нашатырь под нос совать, если отключусь. Пусть поработает санитаром — один нестерильный нам все равно необходим.

Капраз, это железо, нет сталь каленная. Подпольная кличка «Камаз» — эмоций, как у грузовика. А тут вдруг преобразило мужика. Всех из «медички» выгнал. Крепко сжал Пахомовскую руку, трясет, что-то такое правильное сказать пытается, а вылезает что-то глупое: «Прости, сынок, ну пойми сынок, если смерть, сынок, вроде как я тебя приговорил. Вроде на моей совести… Как матери сказать, сынок… Не прощу себе, но поделать ничего не могу, сынок. Служба…» А доктор ему и отвечает: «Товарищ капитан первого ранга! Мы это обсудили. В журнале я свою запись сделаю. Решение мое, приказ мой, подпись моя. Если что, так прямо и матери и командованию доложите. А Вам лично скажу — я старался быть достойным офицером, хоть и от Вас нагоняи получал. Мое отношение к службе не изменилось, поэтому разрешите приступить к выполнению своих непосредственных обязанностей.». Капраз опять стал Камаз: «Разрешаю, товарищ старший лейтенант. Выполняйте, Пахомов! Но смотрите, чтоб все как надо. Я лично проконтролирую — как закончите, вашу книжку ко мне в каюту!» Рассмешил Пахомова такой ответ, он без головного убора, лежа на столе, отдал честь «под козырек» и с улыбкой ответил бодрое: «Есть! Будет книжка у Вас. Рекомендую, как лучшее снотворное».

Пахомов кое-как слез со стола и держась за стенки и переборки пошел писать назначение операции самому себе. В хирургах он оставил себя, боцман с поваром пошли первым и вторым ассистентами. Операционной сестры не было, замполита приписали как «лицо, временно исполняющее санитарные обязанности». Описал он и про метод предполагаемой операции, и про зеркало, которое уже технари устанавливали в его малюсенькой операционной. К нему заглянул кок. «Сан Сергеич, хорошо, что заглянул. Найди мне чистую пол-литровую банку с крышкой — мы туда формалина нальем и отросток, как вещественное доказательство, положим». Будет сделано. Затем опять в операционную — там уже все моется, дезинфицируется. Зеркало на месте. Пахомов садится на стул и начинает давать указания — откуда что достать, где что открыть, куда что поставить. Наконец готово. Опять по стеночкам идет в каюту. Операционная бригада в сборе. Начинается нудный инструктаж, как вести себя стерильным, как руки мыть, что можно, что нельзя. Ну невозможно курс общей хирургии прочитать за час, да еще заочно. Понял доктор, что только зря время тратит. Там на месте разберемся — что скажу, то и делать будете. Снимай, ребята, робу, одевай нестерильные халаты, маски и фартуки. Давай теперь мне лобок, пузо и ноги от стопы до колена брить. И чтоб было чисто, как у баб-манекенщиц! А ноги зачем? Надо! Задумка одна есть. Обрили здесь же, в каюте.

Снова в операционной. Бактерицидную лампу выключили, чтоб не резала глаза своим сине-ултрафиолетовым светом. Доктор налил первомура из черной бутыли, развел и стал мыться. Один. Ассистенты смотрят. Затем Пахомов лезет в биксы, корцангом достает перчатки и стерильный халат, одевается. Затем накрывает столик с инструментами. Инструментов кладет больше, чем надо — с такой бригадой точно половина окажется на полу. Готово. Все покрывается стерильной простыней до поры, до времени. «Ну что, мужики, надо бы мне капельницу поставить, но не в руку — в ногу, для того и брил. Руки мне свободными нужны.» Пахомов бесцеремонно раздевается до гола. На нем остаются перчатки, маска и белый колпак. На ногу накладывается легкодавящий жгут. Вены выступили, как у рысака на ипподроме. Вот хорошая — на голени. Игла у внутривенной системы толстая, колоть такой самому себя ой как неприятно. Под кожей сразу надувается синяк — черт, с самого начала не все так гладко, как хотелось. Надо опять покопаться, поискать венку, поширять. Наконец из иглы выбивается бодрая струйка черной венозной крови. Подсоединяется капельница, ослабляется жгут. Теперь порядок. Физраствор пущен редкими каплями, пока сильнее и не надо. Пластырем фиксируется игла по ходу вены.

«Ой, бля! Одну вещь забыл. Товарищ капитан второго ранга — сходите ко мне в каюту, там в тумбочке пачка презервативов!»

Замполит удивленно смотрит на доктора: «Гандоны? На подводной лодке? Мы же в порты не заходим! Или Вы что тут в тихую…»

«Да несите их сюда, сейчас увидите, что к чему!»

Возвращается замполит с пачкой презервативов. Пахомов уже не стерильный, хоть все еще в перчатках — после «сервировки» он уже хватался за что попало. Он стягивает перчатки и достает два презерватива. Разворачивает и вкладывает один в один. Потом срезает «носик» — спермоприемник. Достает резиновый катетер и капельницу. Соединяет их в одну длинную трубку и опускает ее в градуированную банку под столом. Катетер продевает через презервативы и засовывает себе в член, по трубке начинает бежать моча. «Так, эту золотую жидкость мы мерить будем, сколько когда натекло. Без катетера, боюсь, что мне будет не проссаться после операции. Вообще-то его туда стерильным надо пихать, ну да ладно — уретрит не самое худшее в нашем деле. Пойдет и так». Презервативы плотно одеваются на член и фиксирутся пластырем к коже и катетеру. Получается герметичная манжета — о катетере можно забыть на время операции. Опорожненный мочевой пузырь сжавшись что-то сдвинул в брюхе — боль резко усилилась. Черт, с трубкой в мочевике, с капельницей в ноге и сильными болями в животе уже совсем не побегаешь. А-ля хирург-паралитик.

Дальше велит поднести ему банку от капельницы. Заранее заготовлен шприц с лошадиной дозой мощного антибиотика широкого спектра действия. Такое при нормальной операции не надо. Это так — подстраховка на всякий случай, операция то совсем ненормальная. Харакири, а не операция. Кто за что тут поручиться может. Поэтому пойдет антибиотик внутривенно-капельно — береженного Бог бережет.

Ну все, ребята, идите ручки щеткой под краном помойте. Пять минут на ручку. Хватило бы и двух, но опять же , подстрахуемся. Помылись — теперь руки в таз с первомуром, держим секунд тридцать и начинаем поливать раствором руку от самого локтевого сгиба. Отлично! Мокрые руки держать вверх. Да не так, твою мать. Чо ты их держишь, как немец под Сталинградом? Вверх, но перед собой. Ничего не касаясь, ко мне! Пахомов корцангом выдает стерильные полотенца, что заблаговременно положил на столик с хирургическим инструментом. Хоть и наставлял, что надо начинать сушить с пальцев, а уж потом все остальное и на кисть больше не возвращаться, не получается у них. Вытирают, как тряпкой солидол после работы. В любой хирургии заставили бы перемываться. Но нам пойдет, лучшего от такой «профессуры» не дождешься. Теперь халаты. Пахомов берет себе на руку шарик со спиртом — намоченный марлевый комочек. Вроде тоже общие правила нарушает. Разворачивает халат лицом к себе, просит механика просунуть туда руки. Руки просовываются и тыкаются в нестерильное тело голого Пахомова. «Так, ты расстерилизовался. На тебе шарик со спиртом — тщательно три руки и держи их перед собой». Опять же по нормальному и руки перемыть надо, и халат сменить. Да ну его — болит сильно. Побыстрей бы уже. Повар точь в точь повторяет ошибку боцмана. Ну и тебе спирт на руки. Готово.

Так, дай мне вон тот разрезанный целлофановый кулек. Я его себе на грудь до шеи пластырем налеплю вместо фартука. Теперь меня повторно моем — замполит, неси тазик! Полулежа Пахомов отмыл руки, без всяких церемоний схватил стерильное полотенце, высушил первомур. Взял халат со столика, просунул руки — замполит завязывай тесемки сзади. Халат подогнут до солнечного сплетения. Дальше халат не нужен — на половине тела доктор кончается и начинается больной.

Опять спирт на руки, одеваем перчатки. Вначале доктор натянул свои, затем помог ассистентам. Ну и снова спирт. Спирт — наше спасение, даже если и не во внутрь. Вроде бы есть возражения? Во внутрь будет после снятия швов, замполит поддерживаете? Ну если даже замполит поддерживает — тогда точно будет. И снятие швов, и спирт. Красимся! Пахомов начинает густо мазать свой живот йодом. Так, чуть подсохло — давай простыню, будем операционное поле накрывать. Ты что, дурак, делаешь?! Зачем ты это говно с пола поднял?! Не эту простыню надо. Ну ка возьми спирт на руки два раза, а нагибаться в операционной имеет право один замполит. Всем стоять, как будто ломов наглотались! Руки до яиц не опускать!

Правильно — вот эту стерильную простынку. Теперь цапки давай. Каких таких тяпок не видишь? Я сказал — цапки! А-аа, так это у вас на Украине так тяпки называются. Я и не знал. Давай вон те зажимчики-кривули, это и есть цапки. Черт, ими через простынь за тело хватать надо. Ооой! Ааай! Ыыых! Блядь! Фух, ну вот и все. Да нет, не все — обрадовался. Все — в смысле все готово начинать операцию. Всем спирт на руки! Руки дружно полезли в банку с шариками, как дети за конфетами. Любая операционная сестра лопнула бы от смеха.

Замполит, вон ту банку давай. Нет не наркоз. Если Вы возьметесь провести операцию — то с удовольствием сам себе наркоз дам. Новокаин это — местная анестезия будет. Да-да вот именно, чтоб «заморозить». Пахомов набирает здоровый шприц новокаина. Начинает себя потихоньку колоть по месту предполагаемого разреза. Кожа взбухла лимонной корочкой. Перед продвижением иглы предпосылает новокаин. Вроде не очень больно, но страдание на лице видно. Один шприц, другой, третий. Вот и подкожка набухла. Только руки уже дрожат. Черт подери, что за дела, ведь считай , что еще и не начал. «Сан Сергеич! Вы буженину делали? А ее маринадом напитывали? Да Вы что — пользовались для этого обычным шприцем? Это очень хорошо! Тогда возьмите у меня шприц и напитайте стенку моего брюха новокаиновым маринадом из этой банки. Не бойтесь — получится. Я пока чуть отдохну — расслаблюсь. Только стенку насквозь не проткни. Да не бойся — вгони шприца по три-четыре в обе стороны.» Кок начал старательно ширять новокаин в ткани. Ни о какой анатомии он не думал и перед уколом лекарство не предпосылал. Получалось очень больно — точно как в гуся или свинину. Однако уже через десять минут боль стала тупеть и гаснуть. Количество бестолково вколотого лекарства переходило в качество обезболивания. Пора за нож!

Пахомов опять скомандовал лозунг дня — спирт на руки. За дверями операционной явно стоял народ — командир корабля приказал подежурить на подхвате — вдруг ИМ чего понадобиться. Раздались смешки — во дают, их медициной уже по всей лодке несет. Видимо вентиляционная система быстро разносила хлорно-бензиново-эфирно-спиртовой букет хирургических запахов. Пахомов с опаской взял в еще мокрую от спирта перчатку брюшистый скальпель. По спине побежали мурашки, ноги похолодели, а в руках снова появилась дрожь. Черт, только сейчас он ощутил, как страшно резать себя. Сразу пожалел, что не выпил сто грамм спирта перед операцией — ни замполит, ни особист, ни кэп не сказали бы ни слова. Сам решил, что оперировать «под газом» не в его интересах. Тогда терпи. Доктор закрыл глаза и решил испытать — будет больно или нет. Он без всякого прицеливания нажал острием скальпеля на кожу. Ощущалось слабое тупое давление. Когда он открыл глаза, то с удивлением обнаружил полупогруженный скальпель в лужице крови. Боли не было. Проба пера очень обнадежила Пахомова, он осушил ранку и решил, что дальнейший разрез проведет от нее — просто расширится в обе стороны. Вроде и так на месте. Разрез надо сделать большой — от моих слесарей-поваров с маленьким разрезом помощи не будет.

Пахомов закусив губу стал резать кожу вверх от ранки. Ливанула кровь, хоть и полосонул он не глубоко. Разрез получился под каким-то углом, некрасивый. Надо бы и вниз сразу расшириться. Салфетки быстро намокали и тяжелели. Вместе с кровью сочился новокаин, от явно плохой инфильтрации. Пахомов нашел пару кровящих мест и сунул туда москиты. Держать голову становилось все труднее и труднее — шея крупно дрожала. Пришла пора воспользоваться зеркалом. Завязать узел под кровеостанавливающим зажимом, глядя в зеркало оказалось делом почти невозможным. Зеркальное отражение полностью переворачивало движения и вместо работы оставалась досада. Оставалось вязать на ощупь. «Замполит, пустите раствор в капельнице почаще — три капли на две секунды. Похоже, мне предстоит немного крови потерять!» Наконец наложил две несчастных лигатуры — можно «дорезать» вниз. Разрез опять получился кривой и рана стала несколько напоминать математический знак « Главная

  • Мобильная версия
  • Полка
  • Блоги
  • Форум
  • Статистика
  • Правила
  • Правообладателям
  • источник

    Поделиться ссылкой на книгу!

    Уникальная операция по банальному поводу. Мужество военврача.

    Правообладателям! Представленный фрагмент книги размещен по согласованию с распространителем легального контента ООО «ЛитРес» (не более 20% исходного текста). Если вы считаете, что размещение материала нарушает Ваши или чьи-либо права, то сообщите нам об этом.

    Если встретить в предрождественском Лондоне бывшего одноклассника, ставшего миллионером – не чудо, то что же тогда чудо? Но поцелуи под омелой и секс под елкой еще придется заслужить!В меню Лондон и Москва, красивые мужчины в ассортименте и много-много новогоднего настроения (и виски)!

    «Нравятся Лисбет Саландер и Джек Ричер? Значит, вы будете просто обожать Никки Гриффин».

    «Бешеная динамика, остро заточенная фабула. Джек Ричер влюбился бы в Никки».

    Триллер с уникальной женщиной в главной роли. Она – импульсивная и жестокая мстительница. Она – золотое и ранимое сердце. Она не может спокойно терпеть насилие над женщинами. Насилие, на которое другие закрывают глаза: ведь это считается частным делом. Гремучая смесь «Девушки с татуировкой дракона», «Убить Билла», «Долгого поцелуя на ночь» и «Тельмы и Луизы».

    Читайте также:  После аппендицита быстрое заживление

    Нет второго частного сыщика с такими оригинальными интересами, как у Никки Гриффин. Эта запойная книгочейка из Калифорнии запросто цитирует русскую классику, содержит букинистический магазин «Зловредная сорока» – и охотится за опасными мужчинами. За теми, кто причиняет боль женщинам и нагло утверждает, что любит их. Никки показывает таким мужчинам, каково это – страдать и быть бессильным прекратить страдания. Показывает так, что они больше никогда ни на кого не поднимут руки.

    Глава высокотехнологической компании заказывает сыщице, в общем-то, стандартную услугу. Слежку за сотрудницей, которая сливает коммерческие тайны. Гриффин выясняет: спасать нужно вовсе не секреты фирмы – саму женщину. Снова спасать от опасных мужчин…

    Задумывались ли вы, что случается с Избранниками Башни после смерти? С теми попаданцами что дошли до «цели» или пали на пути к ней? Сергей за свою недолгую жизнь успел познать и радость побед, и горечь потерь. Но главное — он смог отомстить за ту, которую любил. И высшие силы дали ему второй шанс. Возможность начать жизнь с чистого листа. Но порой, прошлое способно настигнуть тебя даже в другом мире…

    Экспериментальный проект, про попаданца. Все события происходят во вселенной «башни», как и «Избранник Башни» и «Неудачник»

    — Суть ректификации заключается в противоточном массо- и теплообмене между паром и жидкостью. Это позволяет разделить двойные или многокомпонентные смеси. И получить… — Взгляд лысого старичка с ником «Профессор Преображенский» над головой упирается прямиком в вас. — Получить чистый спирт. Нет, я не алкого… Ладно! Я алкоголик! Но это не мешает мне быть человеком. Я сказал человеком! Старичок делает парочку шагов назад и гордо произносит: — Если все мои научные работы и звания не могут меня отсюда вытащить — я не сдамся. Я переверну этот мир, я буду пить на брудершафт с самим дьяволом, я выиграю этот чертов турнир, но вы сами придете ко мне и мне в глаза скажете «Гомелев — человек!».

    За обложку спасибо Мае Чи https://author.today/post/17100

    Действие этой остросюжетной повести-антиутопии разворачивается там, где совсем бы не хотелось этого видеть – в нашей стране, которая совершенно не заслужила того, чтобы на ее просторах взрывались снаряды и лилась кровь… Или отдельные деятели это всё же заслужили? Не специально, конечно, но они всё делали для того, чтобы роковой день и час приблизился и наконец настал…

    До Потопа остались считанные десятилетия. Афинские юноши выступают против армии Атлантиды и местных недоброжелателей. Возглавляет их лентяй и пацифист по имени Канонес из семьи Норитов. Враги трепещут и рукоплещут…

    Платон не давал повода не доверять ему. Всё было так, как сказал этот учёный. Приглядитесь внимательней к тому, как именно рухнула империя атлантов.

    Что связывает девочку без магии, кровавого убийцу и древнего костяного дракона? На ком безопаснее кататься: на ядовитой виверне или мертвом ягуаре? Что будет, если поселиться в доме темного колдуна, которого ищет вся империя? Очень глупо было бы искать ответы на эти вопросы, а еще глупее — влюбиться в маньяка по прозвищу Кровавый Ужас.

    Меня зовут Леория, и я умудрилась наступить на все эти грабли. Но я вовсе не глупая! Просто у меня чисто некромантское везение.

    Тысячелетие назад Великий Туман разделил наш мир на цивилизованную Конфедерацию и дикие фьорды. В загадочные земли теперь можно попасть лишь одним способом — стать невестой для ильха-варвара. И я, Энни Вилсон, с удовольствием воспользовалась этой возможностью! Ведь все, чего я хотела — это обрести счастье с добрым и сильным мужем, пекарем из далекого Варисфольда. Вот только мечтам не суждено сбыться, ведь меня украли с собственного обручения! Так я узнала страшную тайну фьордов и оказалась в пугающем Карнохельме, где обитает чудовище… Третья история цикла «Мир за Великим Туманом». 1. «Проникновение» 2. «Драконье серебро» 3. «Чудовище Карнохельма»

    Молодая девушка, дочь сельского ученого и аристократка, бежит из дома в столицу, чтобы найти своего брата–близнеца. Демиан пропал несколько лет назад, не сказав ни слова. Все давно считали его мертвым, но Абигейл получила от него письмо, которое не смогла проигнорировать.

    Путь до Коры, столицы империи, только с виду кажется простым. Великолепнейший поезд «Виктория», на котором совершит путешествие девушка, таит в себе много опасностей. Да и как иначе, если поезд представляет собой целый город, поделенный на классы–сословия?

    В это время, в столице, укутанной смогом, нищий парень по имени Дэй Ридд расшифровывает дневник, который должен привести его к невероятному изобретению, задача которого — спасти мир от неминуемой гибели.

    Часовой механизм уже запущен, и стрелки отмеряют оставшиеся минуты. Чтобы разгадать все тайны и загадки, встретившиеся на пути, героям придется объединиться. И противостоять целой корпорации промышленников, которые любой ценой хотят скрыть страшную правду.

    Наш студент в результате несчастного случая оказывается в теле убитого бандитами молодого индейца одного из полуосёдлых племён Дикого Запада. На дворе — май 1856 года, впереди — волны экспансии белых авантюристов вовремя «Золотой лихорадки» в Калифорнии, Индейские войны и Война за сецессию между янки и Конфедерацией. Герой, получивший при вселении ряд экстрасенсорных умений, сразу становится на сторону своих новых единоплеменников.

    источник

    Книга Курьезы Военной Медицины И Экспертизы. Автор — Ломачинский Андрей Анатольевич. Содержание — АВТОНОМНЫЙ АППЕНДИЦИТ

    Старший лейтенант Пахомов ничем особенным не блистал. Три года назад он закончил 4-й Факультет Военно-Медицинской Академии и вышел в жизнь заурядным флотским военврачом. Хотя Пахомов был прилежен в учебе, троек за свои шесть курсантских лет он нахватался порядочно и уже с той поры особых планов на жизнь не строил. Перспектива дослужиться до майора, а потом выйти на пенсию участковым терапевтом, его вполне устраивала. А пока Пахомов был молод, и несмотря на три года северной службы, его романтическая тяга к морским походам, как не странно, не увяла. Распределился он в самый военно-морской город СССР – Североморск, оплот Северного Флота. Там находилась крупнейшая база подводных лодок. На одну из них, на жаргоне называемым «золотыми рыбками» за свою запредельную дороговизну, Пахомов и попал врачом. Вообще то это была большая лодочка – атомный подводный стратегический ракетоносец.

    Холодная война была в самом разгаре и назначение подобных крейсеров было куда как серьезное. Им не предлагалось выслеживать авианосные группировки противника, им не доверялось разведки и диверсий – им в случае войны предстояло нанести удары возмездия. Залп даже одной такой подводной лодки, нашпигованной ракетами с мегатонными термоядерными боеголовками, гарантировано уничтожал противника в терминах «потерь, неприемлемых для нации», выжигая города и обращая экономику в руины. Понятно, что при таких амбициях выход на боевое задание был делом сверхсекретным и хорошо спланированным. Подлодка скрытно шла в нужный район, где могла замереть на месяцы, пребывая в ежесекундной готовности разнести полконтинента. Срыв подобного задания, любое отклонения от графика дежурства, да и само обнаружение лодки противником были непозволительными ЧП. Понятно, что и экипажи для таких прогулок подбирали и готовили с особой тщательностью. Народ набирался не только морально годный, самурайско-суперменовый, но и физически здоровый. Получалось, что врачу на подлодке и делать то особо нечего, в смысле по его непосредственной медицинской части.

    Это была всего вторая автономка доктора Пахомова. О самом задании, о том что, как и где, знают всего несколько человек – сам капраз, командир корабля, да капдва, штурман. Ну может еще кто из особо приближенных. Для доктора, впрочем как и для большинства офицеров, мир на полгода или больше ограничивается размерами подлодки. Самым любимым местом становится медпункт – специальная каюта, где есть все, даже операционный стол. В нормальных условиях он не заметен, так как прислонен к стене, откуда его можно откинуть и даже полежать на нем от нечего делать. За автономку много таких часов набегает – бесцельного и приятного лежания в ленивой истоме. За дверью подводный корабль живет своей размеренной жизнью, где-то отдаются и четко выполняются команды, работают механизмы и обслуживающие их люди, где-то кто-то что-то рапортует, кто-то куда-то топает или даже бежит. А для тебя время остановилось – ты лежишь на любимом операционном столе, в приятно пахнущей медициной и антисептиками, такой родной каюте, и просто смотришь в белый потолок. Впрочем пора вставать. Скоро обед, надо сходить на камбуз, формально проверить санитарное состояние, снять пробу и расписаться в журнале. Короче изобразить видимость некой деятельности, оправдывающей пребывание доктора на подлодке. Вот и получается, что доктор здесь, как машина в масле – стоит законсервированным на всякий случай.

    Обед прошел как обычно. Доктор пробу снял, а вот обед почему-то в рот не полез. После приема пищи замполит решил провести очередное политзанятие. На берегу это была бы скукота, а тут развлечение, приносящее разнообразие в монотонную жизнь. Доктор Пахомов всегда серьезно относился к подобного рода мероприятиям. Если просили выступить, то непременно готовился и выступал, что надо конспектировал, да и выступления товарищей внимательно слушал. Но не сегодня. На обеде за миской супа внезапно мысли доктора закрутились назад, он стал мучительно вспоминать курсантское время, Академию и свои занятия по хирургии. Впервые он решил не присутствовать на политзанятии. А виной тому симптомы. Доктор снова лежал на своем любимом операционном столе в десятый раз перебирая в памяти те немногие операции, на которых он побывал зеленым ассистентом-крючкодержцем и парочку операций, выполненным его собственными руками. Он вспоминал банальную аппендэктомию – удаление червеобразного отростка при аппендиците. Операция на подлодке явление из ряда вон выходящее, хотя все условия для этого есть. Но наверное, не в этом случае.

    Дело в том, что симптомы острого аппендицита появились у самого доктора Пахомова. После не съеденного обеда неприятно засосало под ложечкой, потом боль возникла где-то ниже печени. Потом спустилась до края таза. Брюшная стенка внизу живота в правой половине затвердела. Если медленно давить – то боль несколько утихает, а вот если резко отпустить, то острый приступ боли кажется пробивает живот насквозь. Сильная боль, до крика. Пахомов скрючившись слазит со стола и медленно садится на стул перед микроскопом. Колет себе палец, сосет кровь в трубочку. Пахнущий уксусом раствор моментально разрушает красные клетки, но не трогает белые. Доктор осторожно заполняет сетчатую камеру и садится считать лейкоциты. Здесь вам не больница, лаборантов нет, и любой анализ приходится делать самому. Черт, выраженный лейкоцитоз! Еще температура поднялась. Для верности надо бы градусник в жопу засунуть. Опять ложится на любимый операционный стол. Как хочется подогнуть ноги, вроде боль немного стихает. Так, лишим сами себя девственности термометром. Не до смеха, повышенная ректальная температура развеяла последние сомнения и надежды – банальный классический аппендицит! Надо звать капитана, командира и бога всего и вся на нашей бандуре. Такие вещи надо вместе решать.

    В двери появляется голова стармеха. «Ну как?» «Хреново, зови командира.» Приходит командир, старпом, особист. Появляется замполит. О-оо, даже политзанятия прервал! Еще кто-то мельтешит сзади. Начинается не опрос, а допрос больного. Потом слово берет капраз. Ситуация мерзопакостная, домой идти никак нельзя, да и долго туда добираться, считай Тихий Океан надо пересечь. Это тебе, доктор, по страшному секрету говорим в нарушение всех инструкций. И никакую посудину вызвать не можем. Ну чтоб тебя перегрузить и в ближайший порт доставить. Всплыть не можем. Ничего не можем. Даже компрессированный радиосигнал на спутник послать нельзя. Все, что мы можем, это океан слушать, ну и временами космос через специальную антенну-буй. А иначе это срыв задания и громадная брешь в обороне. Извини, старший лейтенант Пахомов, но на подобный случай, как с тобой, у нас инструкция строгая. Жаль что в инструкции аппендицит у самого доктора не предусмотрен. Скажи нам, что с тобой будет с позиции твоей медицины. Помрешь?

    источник

    Старший лейтенант Пахомов ничем особенным не блистал. Три года назад он закончил 4-й Факультет Военно-Медицинской Академии и вышел в жизнь заурядным флотским военврачом. Хотя Пахомов был прилежен в учебе, троек за свои шесть курсантских лет он нахватался порядочно и уже с той поры особых планов на жизнь не строил. Перспектива дослужиться до майора, а потом выйти на пенсию участковым терапевтом, его вполне устраивала. А пока Пахомов был молод, и несмотря на три года северной службы, его романтическая тяга к морским походам, как не странно, не увяла. Распределился он в самый военно-морской город СССР — Североморск, оплот Северного Флота. Там находилась крупнейшая база подводных лодок. На одну из них, на жаргоне называемым «золотыми рыбками» за свою запредельную дороговизну, Пахомов и попал врачом. Вообще то это была большая лодочка — атомный подводный стратегический ракетоносец.

    Холодная война была в самом разгаре и назначение подобных крейсеров было куда как серьезное. Им не предлагалось выслеживать авианосные группировки противника, им не доверялось разведки и диверсий — им в случае войны предстояло нанести удары возмездия. Залп даже одной такой подводной лодки, нашпигованной ракетами с мегатонными термоядерными боеголовками, гарантировано уничтожал противника в терминах «потерь, неприемлемых для нации», выжигая города и обращая экономику в руины. Понятно, что при таких амбициях выход на боевое задание был делом сверхсекретным и хорошо спланированным. Подлодка скрытно шла в нужный район, где могла замереть на месяцы, пребывая в ежесекундной готовности разнести полконтинента. Срыв подобного задания, любое отклонения от графика дежурства, да и само обнаружение лодки противником были непозволительными ЧП. Понятно, что и экипажи для таких прогулок подбирали и готовили с особой тщательностью. Народ набирался не только морально годный, самурайско-суперменовый, но и физически здоровый. Получалось, что врачу на подлодке и делать то особо нечего, в смысле по его непосредственной медицинской части.

    Это была всего вторая автономка доктора Пахомова. О самом задании, о том что, как и где, знают всего несколько человек — сам капраз, командир корабля, да капдва, штурман. Ну может еще кто из особо приближенных. Для доктора, впрочем как и для большинства офицеров, мир на полгода или больше ограничивается размерами подлодки. Самым любимым местом становится медпункт — специальная каюта, где есть все, даже операционный стол. В нормальных условиях он не заметен, так как прислонен к стене, откуда его можно откинуть и даже полежать на нем от нечего делать. За автономку много таких часов набегает — бесцельного и приятного лежания в ленивой истоме. За дверью подводный корабль живет своей размеренной жизнью, где-то отдаются и четко выполняются команды, работают механизмы и обслуживающие их люди, где-то кто-то что-то рапортует, кто-то куда-то топает или даже бежит. А для тебя время остановилось — ты лежишь на любимом операционном столе, в приятно пахнущей медициной и антисептиками, такой родной каюте, и просто смотришь в белый потолок. Впрочем пора вставать. Скоро обед, надо сходить на камбуз, формально проверить санитарное состояние, снять пробу и расписаться в журнале. Короче изобразить видимость некой деятельности, оправдывающей пребывание доктора на подлодке. Вот и получается, что доктор здесь, как машина в масле — стоит законсервированным на всякий случай.

    Обед прошел как обычно. Доктор пробу снял, а вот обед почему-то в рот не полез. После приема пищи замполит решил провести очередное политзанятие. На берегу это была бы скукота, а тут развлечение, приносящее разнообразие в монотонную жизнь. Доктор Пахомов всегда серьезно относился к подобного рода мероприятиям. Если просили выступить, то непременно готовился и выступал, что надо конспектировал, да и выступления товарищей внимательно слушал. Но не сегодня. На обеде за миской супа внезапно мысли доктора закрутились назад, он стал мучительно вспоминать курсантское время, Академию и свои занятия по хирургии. Впервые он решил не присутствовать на политзанятии. А виной тому симптомы. Доктор снова лежал на своем любимом операционном столе в десятый раз перебирая в памяти те немногие операции, на которых он побывал зеленым ассистентом-крючкодержцем и парочку операций, выполненным его собственными руками. Он вспоминал банальную аппендэктомию — удаление червеобразного отростка при аппендиците. Операция на подлодке явление из ряда вон выходящее, хотя все условия для этого есть. Но наверное, не в этом случае.

    Читайте также:  Может ли от аппендицита живот болеть несколько дней

    Дело в том, что симптомы острого аппендицита появились у самого доктора Пахомова. После не съеденного обеда неприятно засосало под ложечкой, потом боль возникла где-то ниже печени. Потом спустилась до края таза. Брюшная стенка внизу живота в правой половине затвердела. Если медленно давить — то боль несколько утихает, а вот если резко отпустить, то острый приступ боли кажется пробивает живот насквозь. Сильная боль, до крика. Пахомов скрючившись слазит со стола и медленно садится на стул перед микроскопом. Колет себе палец, сосет кровь в трубочку. Пахнущий уксусом раствор моментально разрушает красные клетки, но не трогает белые. Доктор осторожно заполняет сетчатую камеру и садится считать лейкоциты. Здесь вам не больница, лаборантов нет, и любой анализ приходится делать самому. Черт, выраженный лейкоцитоз! Еще температура поднялась. Для верности надо бы градусник в жопу засунуть. Опять ложится на любимый операционный стол. Как хочется подогнуть ноги, вроде боль немного стихает. Так, лишим сами себя девственности термометром. Не до смеха, повышенная ректальная температура развеяла последние сомнения и надежды — банальный классический аппендицит! Надо звать капитана, командира и бога всего и вся на нашей бандуре. Такие вещи надо вместе решать.

    В двери появляется голова стармеха. «Ну как?» «Хреново, зови командира.» Приходит командир, старпом, особист. Появляется замполит. О-оо, даже политзанятия прервал! Еще кто-то мельтешит сзади. Начинается не опрос, а допрос больного. Потом слово берет капраз. Ситуация мерзопакостная, домой идти никак нельзя, да и долго туда добираться, считай Тихий Океан надо пересечь. Это тебе, доктор, по страшному секрету говорим в нарушение всех инструкций. И никакую посудину вызвать не можем. Ну чтоб тебя перегрузить и в ближайший порт доставить. Всплыть не можем. Ничего не можем. Даже компрессированный радиосигнал на спутник послать нельзя. Все, что мы можем, это океан слушать, ну и временами космос через специальную антенну-буй. А иначе это срыв задания и громадная брешь в обороне. Извини, старший лейтенант Пахомов, но на подобный случай, как с тобой, у нас инструкция строгая. Жаль что в инструкции аппендицит у самого доктора не предусмотрен. Скажи нам, что с тобой будет с позиции твоей медицины. Помрешь?

    Что будет то? А то будет — отросток наполнится гноем и станет флегмонозным. Потом перейдет в гангренозный, так как ткани умрут, и сосуды затромбируются. Потом «гнилой червяк» лопнет и начнется перитонит. Если перитонит будет не сильно разлит, то можно выжить. В конце концов сформируется холодный инфильтрат, который можно прооперировать и через полгода. Но далеко не всегда. Чаще от перитонита человек умирает. Или от заражения крови вместе с перитонитом. Так что скорее всего помру.

    Ваше решение я слышал, теперь Вы послушайте мое: Родину я люблю, ситуацию понимаю, вас не виню — наша боевая задача поважнее отдельной жизни будет. Раз эвакуация невозможна, то шансы выхода через холодный инфильтрат я использовать не буду. Хреновые шансы, да и больно. Наркотой с антибиотиками всю автономку ширяться не хочу. Это уже мой приказ, я хоть и маленький начальник, но медслуждбы. Операция будет. Удачная или неудачная — это как получится. Авантюра, конечно, но в процентном отношении шансы берег увидеть не меньше, чем если ничего не делать. А раз никто, кроме меня, операций не делал, то я ее делать и буду. В помощники мне боцмана Кисельчука позовите, он садист известный и крови не боится. Да и с камбуза мичмана Петрюхина, пойдет кок за второго ассистента. А еще мне помощь нужна — надо здоровое зеркало из кают-компании повесить горизонтально над столом, а операционную лампу поставить с правого боку. Ну и замполит нужен — будет перед моим носом книжку листать, меня ободрять и нашатырь под нос совать, если отключусь. Пусть поработает санитаром — один нестерильный нам все равно необходим.

    Капраз, это железо, нет сталь каленная. Подпольная кличка «Камаз» — эмоций, как у грузовика. А тут вдруг преобразило мужика. Всех из «медички» выгнал. Крепко сжал Пахомовскую руку, трясет, что-то такое правильное сказать пытается, а вылезает что-то глупое: «Прости, сынок, ну пойми сынок, если смерть, сынок, вроде как я тебя приговорил. Вроде на моей совести… Как матери сказать, сынок… Не прощу себе, но поделать ничего не могу, сынок. Служба…» А доктор ему и отвечает: «Товарищ капитан первого ранга! Мы это обсудили. В журнале я свою запись сделаю. Решение мое, приказ мой, подпись моя. Если что, так прямо и матери и командованию доложите. А Вам лично скажу — я старался быть достойным офицером, хоть и от Вас нагоняи получал. Мое отношение к службе не изменилось, поэтому разрешите приступить к выполнению своих непосредственных обязанностей.». Капраз опять стал Камаз: «Разрешаю, товарищ старший лейтенант. Выполняйте, Пахомов! Но смотрите, чтоб все как надо. Я лично проконтролирую — как закончите, вашу книжку ко мне в каюту!» Рассмешил Пахомова такой ответ, он без головного убора, лежа на столе, отдал честь «под козырек» и с улыбкой ответил бодрое: «Есть! Будет книжка у Вас. Рекомендую, как лучшее снотворное».

    Пахомов кое-как слез со стола и держась за стенки и переборки пошел писать назначение операции самому себе. В хирургах он оставил себя, боцман с поваром пошли первым и вторым ассистентами. Операционной сестры не было, замполита приписали как «лицо, временно исполняющее санитарные обязанности». Описал он и про метод предполагаемой операции, и про зеркало, которое уже технари устанавливали в его малюсенькой операционной. К нему заглянул кок. «Сан Сергеич, хорошо, что заглянул. Найди мне чистую пол-литровую банку с крышкой — мы туда формалина нальем и отросток, как вещественное доказательство, положим». Будет сделано. Затем опять в операционную — там уже все моется, дезинфицируется. Зеркало на месте. Пахомов садится на стул и начинает давать указания — откуда что достать, где что открыть, куда что поставить. Наконец готово. Опять по стеночкам идет в каюту. Операционная бригада в сборе. Начинается нудный инструктаж, как вести себя стерильным, как руки мыть, что можно, что нельзя. Ну невозможно курс общей хирургии прочитать за час, да еще заочно. Понял доктор, что только зря время тратит. Там на месте разберемся — что скажу, то и делать будете. Снимай, ребята, робу, одевай нестерильные халаты, маски и фартуки. Давай теперь мне лобок, пузо и ноги от стопы до колена брить. И чтоб было чисто, как у баб-манекенщиц! А ноги зачем? Надо! Задумка одна есть. Обрили здесь же, в каюте.

    Снова в операционной. Бактерицидную лампу выключили, чтоб не резала глаза своим сине-ултрафиолетовым светом. Доктор налил первомура из черной бутыли, развел и стал мыться. Один. Ассистенты смотрят. Затем Пахомов лезет в биксы, корцангом достает перчатки и стерильный халат, одевается. Затем накрывает столик с инструментами. Инструментов кладет больше, чем надо — с такой бригадой точно половина окажется на полу. Готово. Все покрывается стерильной простыней до поры, до времени. «Ну что, мужики, надо бы мне капельницу поставить, но не в руку — в ногу, для того и брил. Руки мне свободными нужны.» Пахомов бесцеремонно раздевается до гола. На нем остаются перчатки, маска и белый колпак. На ногу накладывается легкодавящий жгут. Вены выступили, как у рысака на ипподроме. Вот хорошая — на голени. Игла у внутривенной системы толстая, колоть такой самому себя ой как неприятно. Под кожей сразу надувается синяк — черт, с самого начала не все так гладко, как хотелось. Надо опять покопаться, поискать венку, поширять. Наконец из иглы выбивается бодрая струйка черной венозной крови. Подсоединяется капельница, ослабляется жгут. Теперь порядок. Физраствор пущен редкими каплями, пока сильнее и не надо. Пластырем фиксируется игла по ходу вены.

    «Ой, бля! Одну вещь забыл. Товарищ капитан второго ранга — сходите ко мне в каюту, там в тумбочке пачка презервативов!»

    Замполит удивленно смотрит на доктора: «Гандоны? На подводной лодке? Мы же в порты не заходим! Или Вы что тут в тихую…»

    «Да несите их сюда, сейчас увидите, что к чему!»

    Возвращается замполит с пачкой презервативов. Пахомов уже не стерильный, хоть все еще в перчатках — после «сервировки» он уже хватался за что попало. Он стягивает перчатки и достает два презерватива. Разворачивает и вкладывает один в один. Потом срезает «носик» — спермоприемник. Достает резиновый катетер и капельницу. Соединяет их в одну длинную трубку и опускает ее в градуированную банку под столом. Катетер продевает через презервативы и засовывает себе в член, по трубке начинает бежать моча. «Так, эту золотую жидкость мы мерить будем, сколько когда натекло. Без катетера, боюсь, что мне будет не проссаться после операции. Вообще-то его туда стерильным надо пихать, ну да ладно — уретрит не самое худшее в нашем деле. Пойдет и так». Презервативы плотно одеваются на член и фиксирутся пластырем к коже и катетеру. Получается герметичная манжета — о катетере можно забыть на время операции. Опорожненный мочевой пузырь сжавшись что-то сдвинул в брюхе — боль резко усилилась. Черт, с трубкой в мочевике, с капельницей в ноге и сильными болями в животе уже совсем не побегаешь. А-ля хирург-паралитик.

    Дальше велит поднести ему банку от капельницы. Заранее заготовлен шприц с лошадиной дозой мощного антибиотика широкого спектра действия. Такое при нормальной операции не надо. Это так — подстраховка на всякий случай, операция то совсем ненормальная. Харакири, а не операция. Кто за что тут поручиться может. Поэтому пойдет антибиотик внутривенно-капельно — береженного Бог бережет.

    Ну все, ребята, идите ручки щеткой под краном помойте. Пять минут на ручку. Хватило бы и двух, но опять же , подстрахуемся. Помылись — теперь руки в таз с первомуром, держим секунд тридцать и начинаем поливать раствором руку от самого локтевого сгиба. Отлично! Мокрые руки держать вверх. Да не так, твою мать. Чо ты их держишь, как немец под Сталинградом? Вверх, но перед собой. Ничего не касаясь, ко мне! Пахомов корцангом выдает стерильные полотенца, что заблаговременно положил на столик с хирургическим инструментом. Хоть и наставлял, что надо начинать сушить с пальцев, а уж потом все остальное и на кисть больше не возвращаться, не получается у них. Вытирают, как тряпкой солидол после работы. В любой хирургии заставили бы перемываться. Но нам пойдет, лучшего от такой «профессуры» не дождешься. Теперь халаты. Пахомов берет себе на руку шарик со спиртом — намоченный марлевый комочек. Вроде тоже общие правила нарушает. Разворачивает халат лицом к себе, просит механика просунуть туда руки. Руки просовываются и тыкаются в нестерильное тело голого Пахомова. «Так, ты расстерилизовался. На тебе шарик со спиртом — тщательно три руки и держи их перед собой». Опять же по нормальному и руки перемыть надо, и халат сменить. Да ну его — болит сильно. Побыстрей бы уже. Повар точь в точь повторяет ошибку боцмана. Ну и тебе спирт на руки. Готово.

    Так, дай мне вон тот разрезанный целлофановый кулек. Я его себе на грудь до шеи пластырем налеплю вместо фартука. Теперь меня повторно моем — замполит, неси тазик! Полулежа Пахомов отмыл руки, без всяких церемоний схватил стерильное полотенце, высушил первомур. Взял халат со столика, просунул руки — замполит завязывай тесемки сзади. Халат подогнут до солнечного сплетения. Дальше халат не нужен — на половине тела доктор кончается и начинается больной.

    Опять спирт на руки, одеваем перчатки. Вначале доктор натянул свои, затем помог ассистентам. Ну и снова спирт. Спирт — наше спасение, даже если и не во внутрь. Вроде бы есть возражения? Во внутрь будет после снятия швов, замполит поддерживаете? Ну если даже замполит поддерживает — тогда точно будет. И снятие швов, и спирт. Красимся! Пахомов начинает густо мазать свой живот йодом. Так, чуть подсохло — давай простыню, будем операционное поле накрывать. Ты что, дурак, делаешь?! Зачем ты это говно с пола поднял?! Не эту простыню надо. Ну ка возьми спирт на руки два раза, а нагибаться в операционной имеет право один замполит. Всем стоять, как будто ломов наглотались! Руки до яиц не опускать!

    Правильно — вот эту стерильную простынку. Теперь цапки давай. Каких таких тяпок не видишь? Я сказал — цапки! А-аа, так это у вас на Украине так тяпки называются. Я и не знал. Давай вон те зажимчики-кривули, это и есть цапки. Черт, ими через простынь за тело хватать надо. Ооой! Ааай! Ыыых! Блядь! Фух, ну вот и все. Да нет, не все — обрадовался. Все — в смысле все готово начинать операцию. Всем спирт на руки! Руки дружно полезли в банку с шариками, как дети за конфетами. Любая операционная сестра лопнула бы от смеха.

    Замполит, вон ту банку давай. Нет не наркоз. Если Вы возьметесь провести операцию — то с удовольствием сам себе наркоз дам. Новокаин это — местная анестезия будет. Да-да вот именно, чтоб «заморозить». Пахомов набирает здоровый шприц новокаина. Начинает себя потихоньку колоть по месту предполагаемого разреза. Кожа взбухла лимонной корочкой. Перед продвижением иглы предпосылает новокаин. Вроде не очень больно, но страдание на лице видно. Один шприц, другой, третий. Вот и подкожка набухла. Только руки уже дрожат. Черт подери, что за дела, ведь считай , что еще и не начал. «Сан Сергеич! Вы буженину делали? А ее маринадом напитывали? Да Вы что — пользовались для этого обычным шприцем? Это очень хорошо! Тогда возьмите у меня шприц и напитайте стенку моего брюха новокаиновым маринадом из этой банки. Не бойтесь — получится. Я пока чуть отдохну — расслаблюсь. Только стенку насквозь не проткни. Да не бойся — вгони шприца по три-четыре в обе стороны.» Кок начал старательно ширять новокаин в ткани. Ни о какой анатомии он не думал и перед уколом лекарство не предпосылал. Получалось очень больно — точно как в гуся или свинину. Однако уже через десять минут боль стала тупеть и гаснуть. Количество бестолково вколотого лекарства переходило в качество обезболивания. Пора за нож!

    Пахомов опять скомандовал лозунг дня — спирт на руки. За дверями операционной явно стоял народ — командир корабля приказал подежурить на подхвате — вдруг ИМ чего понадобиться. Раздались смешки — во дают, их медициной уже по всей лодке несет. Видимо вентиляционная система быстро разносила хлорно-бензиново-эфирно-спиртовой букет хирургических запахов. Пахомов с опаской взял в еще мокрую от спирта перчатку брюшистый скальпель. По спине побежали мурашки, ноги похолодели, а в руках снова появилась дрожь. Черт, только сейчас он ощутил, как страшно резать себя. Сразу пожалел, что не выпил сто грамм спирта перед операцией — ни замполит, ни особист, ни кэп не сказали бы ни слова. Сам решил, что оперировать «под газом» не в его интересах. Тогда терпи. Доктор закрыл глаза и решил испытать — будет больно или нет. Он без всякого прицеливания нажал острием скальпеля на кожу. Ощущалось слабое тупое давление. Когда он открыл глаза, то с удивлением обнаружил полупогруженный скальпель в лужице крови. Боли не было. Проба пера очень обнадежила Пахомова, он осушил ранку и решил, что дальнейший разрез проведет от нее — просто расширится в обе стороны. Вроде и так на месте. Разрез надо сделать большой — от моих слесарей-поваров с маленьким разрезом помощи не будет.

    источник