В амбулатории меня застала следующая картина: фельдшер мыл операционную из ведра со спиртом, а доктора читали книжки: терапевт Андрей «Аппендицит для чайников. Пособие для ВМФ. Лениздат 1957 год», а хирург Саша с удивлением рассматривал «Атлас внутреннего строения гуманоидного организма планеты Земля». И тут, конечно, мне стало как-то немного не по себе.
— Э, чуваки, а вы точно знаете, что надо делать?
— А ты пройдись по больнице, найди других! – посоветовал мне Саша и докторишки начали мерзко хихикать.
Разделся я и лёг на белую простынку. Над головой — белый потолок с белыми лампочками, вокруг люди в белых халатах. Как бы не сказать, что очень уютно. Долго решали кого назначить нестерильной медсестрой. Решили, что это будет флагманский штурман потому, что у него самая навороченная видеокамера и он сможет снять, заодно, самый эпичный фильм, для Истории.
— Ну, до скорого, ребята и удачи вам. — пожелал я докторам.
— В смысле «до скорого», — спросил Андрей, — а ты собрался куда-то?
— Ну как же, — говорю, — наркоз там и всё вот это вот! Я же сейчас отрублюсь и проснусь уже новым человеком в лайт-версии.
— Да ладно? — удивился Андрей, — у тебя знакомые анестезиологи на борту имеются? Я-то ни одного не знаю, поэтому новокаин — наш выбор, дружище и никуда ты не денешься, а будешь вполне себе присутствовать при операции!
— Дык и чё — больно же будет?
— Да уж наверняка! И вообще, Эдик, запомни золотое правило врача: «Хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается!»
И вешают они мне простынь на какую-то корягу в районе груди, чтоб я не видел, значит, что там они забывать будут у меня в животе.
— Э! — протестую я, — я не согласен на простынь. Я, может, всё жизнь мечтал заглянуть внутрь себя, чтоб разобраться со своими душевными терзаниями и не могу позволить себе упустить такую шикарную возможность!
— Хуй тебе, — буркнул Саша, — однозначно не положено!
— А чё такого-то?
— Нельзя чтоб ты без сознания был.
— А чего я буду без сознания?
— Эдик, не пизди, отвлекаешь!
— Ну так-то страшновато же немного, что за наплевательское отношение к пациенту?
— Вон у тебя нестерильная медсестра — с ним и развлекайся!
Не, ну нормальные люди? О чём мне развлекаться с флагманским штурманом, который мало того, что штурман, так ещё в процессе создания нетленки находится?
Укололи уколов в живот мне и со словами «Поехали» вскрыли брюшину (или как она там называется). Нестерильная медсестра немедленно упал в обморок. В принципе, нетленка на этом и закончилась.
— Ну йоп его мать! Ну просил же того, кто крови и кишок не боиться! — возмущается Андрей потому, как Саша с фельдшером что-то там усердно режут дальше.
— Центральный. — орёт Андрей в Лиственницу, — давайте следующего, тока выберите там кого-нибудь посуровее, мы же время тянем.
— Я тогда внутрь не полезу пока, — говорит Саша и складывает руки на животе. А фельдшер очнул штурмана и выгнал его наружу.
Минут через двадцать прибежал второй, кто это был, я уже не помню.
— Ну смотри, — сказал Саша и приподнял салфеточку у меня на животе. Второй начал зеленеть.
— Так, на хуй отсюда! Андрюха, вызывай следующего!
— Центральный. Следующего. Нормального, нормального кого-нибудь дайте.
Третим пришёл наш комсомолец Олег. Он был заядлым охотником и очень возмутился, что сразу не послали его потому, как он, по штатному расписанию, мой воспитатель и забота о моём внутреннем мире — это его прямая обязанность.
— Привет ребята. — вошёл Олег с радостной улыбкой, — чтобля, ничего без меня сделать не можете?
— Смотри, — говорит Саша.
Олег с улыбкой смотрит:
— А что я тут не видел? Всё как у кабана или оленя, тока шерти нет. Тоже мне.
— Наш человек. — обрадовались доктора, — инструктируй его!
Фельдшер показал ему где лежат всякие там их кенгуты и прочие приблуды и рассказал что и в каком порядке нужно будет подавать.
— Всё понял, — сказал Олег, — а сейчас-то чем заниматься?
— Развлекай пациента и не давай ему сознание терять!
— Ну как тебя развлекать? — улыбается Олег мне, — хочешь про шестой съезд РСДРПБ расскажу?
— Сестричка, — стону я, — помру сейчас, дай хоть за сиську подержаться.
— Откуда у меня сиська-то? Я ж писят килограмм вешу, это надо было у флагманского штурмана просить! ААААА. Так вот чего он в обморок грохнулся-то.
Ну и, в общем, с шутками и прибаутками терпим с ним дальнейшую боль. Я-то терплю, а он делает вид, что сочувствует. Вскрыли мне значит все слои там положенные, развернули всё. Смотрят внутрь с детским любопытством.
— А где аппендикс-то? — спрашивает Андрей
— Да вот тут должен быть, вообще-то.
— Ну я знаю, что тут, дык нет-то же его тут?
— Ну повезло, значит нам, чо. Олег ну-ка вот тот атлас раскрой нам быстренько!
Олег раскрывает какую-то полутораметровую цветную картинку и приклыдывает ко мне сбоку. Доктора смотрят в неё.
— Слышь, — говорит Саша, — а зачем ты ему сфинктер к носу приложил? Наоборот разверни!
— Мне главное знать, где печень и ливер остальной находится! — парирует Олег, переворачивая атлас.
Посмотрели доктора и начали копаться в моём богатом внутреннем мире в поисках этого злополучного отростка. Ну больно, конечно было. Не так больно, как при разлуке с любимым человеком, но о-го-го тоже. Нашли гада этого.
— Он сейчас лопнет, ребята, — сказал Саша тихо, наверное для того, чтоб я не слышал, но я слышал, — работаем очень быстро! Кишки как попало, потом сложим на место.
И понеслось вот это вот классическое пинцетскальпельзажимтомпонотосос. Отрезали его и бросили в банку с формалином. Потом уже Саша показывал мне его, и объяснял, в каком месте он вздут и как бы он лопнул и отчего бы я умер. По его расчётам успели они в пределах пол часа — час, не больше.
Потом начали зашивать кишки и укладывать их на место, сверяясь с атласом. К этому моменту прошло уже порядком времени и у меня так затекли спина и, прошу прощения, жопа от лежания на доске, что я думал, что умру именно от этого желания почесать себе спину.
— Ребята, — просил я к концу докторов, — не отвлекайтесь уже на новокаин! Шейте так, только быстрее снимите меня с доски этой!
Олег пытался, конечно, просунать мне линейку и почесать, но безрезультатно. Операция получилось долгой у них, что-то больше часа ушло на всё, почти два, в общем, с моей покладки на стол, так как пол часа они только медсестёр меняли. Потом я показывал свой шов гражданским врачам и врачам из центра медицины катастроф и все, в один голос, говорили, что, для условий операции на подводной лодке, шов охуенен просто.
В конце доктора, фельдшер и комсомолец перенесли меня на простыне в соседнее помещение на кровать, отходить, а сами, доложив в центральный об успешном завершении операции, естественно, уселись замачивать мой аппендикс. Потом, кстати, Андрей предлагал мне забрать домой эту банку с формалином, в которой плавал этот кусок плоти для того, чтобы я всегда помнил о Смерти. Я отказался — и так о ней всегда помню. Докторам выдали по медали впоследствии, а мне предложили покинуть борт и не продолжать автономное плавание, для восстановления и реабилитации. Естественно, я отказался сославшись на закон «Русские на войне своих не бросают».
Моих докторов зовут Андрей Марченко и Александр Молочников. Я понимаю, что мир тесен и может когда-нибудь кто-нибудь из вас столкнётся с ними в жизни и тогда, я очень прошу вас, поцеловать их от меня прямо в дёсна и передать им мои контакты со словами о том, что я помню, что они спасли мне жизнь и моё чувство благодарности им с годами только усиливается.
О, слушайте, так и третья часть же получится: ещё же про реабилитацию в условиях подводного плавания нужно рассказать!
источник
Авторский сайт Александра Викторова
Я очень редко болею. За всю мою службу в военно-морском флоте и службе спасения в медицинской книжке, кроме ежегодных медосмотров, всего две записи. Одна из них — аппендицит. Вот вы, в своей, в основном, скучной гражданской жизни что делаете, когда у вас начинает болеть живот? А я сейчас расскажу, как было со мной.
После того, как мы стрельнули ракетой, нам дали поспать. Впервые за месяц плавания на лодке царила тишина и покой, — спали все. Началось это часа в три, а в семь меня подняли на ужин. Проснувшись, я подумал, что, видимо, никогда в жизни столько не спал и так не пух от сна, поэтому даже и не сразу обратил внимание на то, что у меня болит живот. Ай ну болит и болит, в общем-то. На ужине похлебал супа и съел котлету – ничего больше не лезло, что и было для меня первым тревожным звоночком – молодой организм в условиях подводного плавания есть хочет постоянно и много.
— Эдуард, — спросил у меня Антоныч на вахте, — чо ты зелёный и скрюченный какой-то?
— Антоныч, живот болит шопипец.
— Скока котлет съел на ужине?
— Это термальное состояние, тогда, иди к дохтуру, ты меня пугаешь.
— Дык а на вахте кто сидеть будет?
— Борисыча вызови – он уже пять часов беспрерывно спит, чем нарушает Устав, которые предписывает ему терпеть тяготы и невзгоды!
Вызываем Борисыча, понуро бреду в больницу. Больница называлась у нас амбулатория и находилась в первом отсеке. Представляла она собой комплекс из трёх помещений – сначала смотровая и операционная (комната четыре на три метра с кушеткой, стоматологическим креслом и всякими приборчиками) из неё за дверью комната для лёжки больных (полтора на два метра, двухъярусная койка и тумбочка), а из неё уже вход в гальюн. Служили в нашей больнице три медика: два доктора и один фельдшер.
На дежурстве сидел, естественно, терапевт (он же стоматолог, он же психиатр, он же уролог, он же офтальмолог, он же отоларинголог) Андрей. Хирург Саша, после танцев на льду, в бессознательном состоянии вонял перегаром на месте нижнего больного за дверью. Я не скажу, что мы с докторами были большими друзьями как, например, с Борисычем, но тут важно, чтобы вы понимали – доктора у нас не были гондонами и я не был гондоном и, поэтому, мы были друзьями. Потому, что если два человека на подводной лодке не гондоны, то они – друзья, несмотря на любые различия в характерах. Без вариантов.
— Чё припёрся? — ласково спросил меня Андрей
— Сам ты запор – просто болит.
Андрюха насыпал мне горсть каких-то пилюль и, с чувством выполненного долга, взялся дальше штудировать теорию преферанса. Я наелся таблеток и пошёл дальше бдить. Бдил я минут пятнадцать, наверное, потом побежал в гальюн исторгать из своего нутра полупереваренные пилюли. Опять вызвали Борисыча и я пошёл к Андрюхе (боль-то в животе усилилась).
— Ты издеваешься, чтоли? – Андрей как раз изучал любимый докторский приём «мизер в тёмную».
— Андрюха. Вырвало меня твоими пилюлями, что ты мне подсунул, гад?
Ну лёг. Андрюха понажимал на живот, поспрашивал чо да как.
— Похоже, братуха, что у тебя аппендицит!
— Хде апиндитсит? – в соседней комнатушке мгновенно прекратился храп и из облака перегара выплыли, с сильной бортовой и килевой качкой, красные опухшие глаза хирурга Саши.
— В животе, блядь, Саша, где же ещё?! Так, Эдик, на тебе специальную таблетку, выпей и полежи час спокойно, с вахты я тебя снимаю, командир в центральном? Пойду на доклад.
Выпил специальное колесо я и пошёл наслаждаться заслуженным для меня моим животом отдыхом. Может час прошёл, может чуть больше и вахтенный вызвал меня в амбулаторию. Иду, как огурчик уже, боль прошла, но в отсеках уже все всё знают и как-то подозрительно ласково на меня смотрят. Оба доктора сидят и улыбаются в предвкушении предстоящего веселья. От Саши, конечно, попахивает перегаром и у него красноватые глазёнки, но, блядь, он абсолютно трезв и у него даже не дрожат пальцы. Не помню, когда последний раз, начиная с пяти лет, я так сильно удивился, в пять лет-то я первый раз увидел как мотоциклы ездят вверх ногами в шаре и уверовал в волшебство.
— Саша!! – я не мог держать это в себе, — как это может быть, блядь. Ты же только вот недавно на ногах не стоял!! Какому из подводных демонов ты продал душу.
— Оссспаде, как ты эмоционален, чему ты думаешь меня учили шесть лет в медицинской академии? Аппендициты вырезать? Нет. Быстро и эффективно бороться с похмельем!! Ложись на кушетку, буду тебя пальпировать.
— А это законно вообще? – уточнил, на всякий случай я, так как мои познания в медицине, в тот момент, не доходили ещё до слова «пальпировать».
— Ну не во всех, конечно, странах мира, но под водой на боевом корабле точно можно.
Не помню, говорил ли я вам, но доктора у нас были те ещё юмористы! Ну потискал меня Саша, посовал мне градусники и говорит:
— У меня для тебя плохие новости, брат. Похоже это перетонит, а не аппендицит.
— Александр! Я, блядь, офицер минус инженер военно-морского флота! Я не знаю ваших матерных слов и, поэтому, ни хуя не понимаю, что ты мне сейчас сказал и ни разу не огорчён!
— Пошли к командиру, — говорит Андрей, — он нас ждёт для принятия решения.
— Ну что, гадёныш, — обрадовался командир в центральном нашему с Андреем приходу, — допрыгался? Скока там, доктор, ему жить осталось?
— Несколько часов, ну, может пару дней максимум.
— Значит так, Эдвард. Мы имеем два варианта. Первый: мы на всех парах летим сейчас к чистой воде, забив на боевую подготовку и планы флота. Дней пять-семь у нас на это уйдёт. У кромки льдов нас будет ждать госпитальное судно, если на флоте наскребут солярки для него и оно дочухает до нас не сломавшись. Второй: ты отдаешься в руки наших эскулапов. Решай, — колхоз дело добровольное.
— Конечно, — говорю, — мысль про госпитальное судно с его медсёстрами наполняет мой зоб слюной, не скрою, но вдруг там не окажется симпатичных и я зря буду терпеть мучения и рисковать своей молодой жизнью?
— Естественно, — говорит командир, — такая вероятность есть, так как сейчас там весь флот на ушах стоит от твоей новости, то я могу запросить, чтоб нам личные дела медсестёр и поварих выслали с фото в фас и профиль, но делать я этого не стану, ибо нехуй вызывать у меня зависть!
— Ну тогда, наши эскулапы, раз вариантов больше нет!
— Записать в вахтенный журнал: «Согласился на операцию сам, даже бить не пришлось»!
— Саша, блядь, что ты пишешь? – спрашивает Антоныч, глядя через плечо секретчика, — «даже бить не пришлось» — это же шутка была.
— Ничего не знаю, — бурчит Саша, — я секретчик, а не Петросян и шутки понимать не обучен. Что слышу, то и пишу.
— Так, Эд, — инструктирует меня Андрей, — мы начинаем готовить операционную, а ты иди в душ, помойся на последок, вдруг умрёшь, так хоть чистый будешь и заодно волосья все сбрей от сосков и до ствола. И ещё, тащ командир, нам нужен один человек, который не боится крови и кишок, для исполнения обязанностей нестерильной медсестры.
— Женщина нужна, или мужик подойдёт? – веселиться командир
— Женщина. Но подойдёт и мужик!
Через пять минут на корабле уже все всё знают и смотрят на меня с благоговейным ужасом. Когда я с полотенцем, шампунем и бритвой иду в душ, вахтенный седьмого отсека, трюмный контрактник Дима, чуть не под ручки меня провожает:
— Анатолич, ты мойся, а я тут за дверью постою, чтоб напор был, нагреватели не выключались и всё такое!
— Дима, а может ты мне пузико ещё побреешь? Лишь бы блядь, не работать! Пиздуй отсеки осматривай , а не под дверь душа яйца чеши, а то я минёр тебе, можно подумать, и напор себе с нагревателями не включу сам!
Ну помылся, побрился, оделся во всё чистое, как у нас, у русских принято, и иду в амбулаторию. Дима идёт впереди меня.
— Дима, ты куда из отсека? Ты дурак, штоле?
— Анатолич, из центрального приказали проводить тебя до амбулатории и все переборочные люки тебе перед тобой открывать, чтоб ты не перетрудился!
— А кричать «покойник идёт», при этом тебе не приказывали?
— Ой, да пошёл ты на хуй со своими шуточками!
— Сам пошёл на хуй, как ты, блядь, со старшим по званию разговариваешь?
— Я и так на хую, только ножки свесил!
Дима был очень хорошим специалистом: грамотным, исполнительным, работящим и весёлым парнем. Абсолютным не гондоном и, поэтому, как вы уже знаете, мы с ним дружили и посылали друг друга на хуй очень даже запросто. Это метафора, конечно, в данном случае «посылали друг друга на хуй» значит, общались проявляли друг к другу высшую степень мужского уважения.
Вахтенные в отсеках повылазили из трюмов и влажными глазами смотрели мне вслед.
В амбулатории меня застала следующая картина: фельдшер мыл операционную из ведра со спиртом, а доктора читали книжки: терапевт Андрей «Аппендицит для чайников. Пособие для ВМФ. Лениздат 1957 год», а хирург Саша с удивлением рассматривал «Атлас внутреннего строения гуманоидного организма планеты Земля». И тут, конечно, мне стало как-то немного не по себе.
— Э, чуваки, а вы точно знаете, что надо делать?
— А ты пройдись по больнице, найди других! – посоветовал мне Саша и докторишки начали мерзко хихикать.
Разделся я и лёг на белую простынку. Над головой — белый потолок с белыми лампочками, вокруг люди в белых халатах. Как бы не сказать, что очень уютно. Долго решали кого назначить нестерильной медсестрой. Решили, что это будет флагманский штурман потому, что у него самая навороченная видеокамера и он сможет снять, заодно, самый эпичный фильм, для Истории.
— Ну, до скорого, ребята и удачи вам. — пожелал я докторам.
— В смысле «до скорого», — спросил Андрей, — а ты собрался куда-то?
— Ну как же, — говорю, — наркоз там и всё вот это вот! Я же сейчас отрублюсь и проснусь уже новым человеком в лайт-версии.
— Да ладно? — удивился Андрей, — у тебя знакомые анестезиологи на борту имеются? Я-то ни одного не знаю, поэтому новокаин — наш выбор, дружище и никуда ты не денешься, а будешь вполне себе присутствовать при операции!
— Дык и чё — больно же будет?
— Да уж наверняка! И вообще, Эдик, запомни золотое правило врача: «Хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается!»
И вешают они мне простынь на какую-то корягу в районе груди, чтоб я не видел, значит, что там они забывать будут у меня в животе.
— Э! — протестую я, — я не согласен на простынь. Я, может, всё жизнь мечтал заглянуть внутрь себя, чтоб разобраться со своими душевными терзаниями и не могу позволить себе упустить такую шикарную возможность!
— Хуй тебе, — буркнул Саша, — однозначно не положено!
— Нельзя чтоб ты без сознания был.
— А чего я буду без сознания?
— Ну так-то страшновато же немного, что за наплевательское отношение к пациенту?
— Вон у тебя нестерильная медсестра — с ним и развлекайся!
Не, ну нормальные люди? О чём мне развлекаться с флагманским штурманом, который мало того, что штурман, так ещё в процессе создания нетленки находится?
Укололи уколов в живот мне и со словами «Поехали» вскрыли брюшину (или как она там называется). Нестерильная медсестра немедленно упал в обморок. В принципе, нетленка на этом и закончилась.
— Ну йоп его мать! Ну просил же того, кто крови и кишок не боиться! — возмущается Андрей потому, как Саша с фельдшером что-то там усердно режут дальше.
— Центральный. — орёт Андрей в Лиственницу, — давайте следующего, тока выберите там кого-нибудь посуровее, мы же время тянем.
— Я тогда внутрь не полезу пока, — говорит Саша и складывает руки на животе. А фельдшер очнул штурмана и выгнал его наружу.
Минут через двадцать прибежал второй, кто это был, я уже не помню.
— Ну смотри, — сказал Саша и приподнял салфеточку у меня на животе. Второй начал зеленеть.
— Так, на хуй отсюда! Андрюха, вызывай следующего!
— Центральный. Следующего. Нормального, нормального кого-нибудь дайте.
Третим пришёл наш комсомолец Олег. Он был заядлым охотником и очень возмутился, что сразу не послали его потому, как он, по штатному расписанию, мой воспитатель и забота о моём внутреннем мире — это его прямая обязанность.
— Привет ребята. — вошёл Олег с радостной улыбкой, — чтобля, ничего без меня сделать не можете?
— А что я тут не видел? Всё как у кабана или оленя, тока шерти нет. Тоже мне.
— Наш человек. — обрадовались доктора, — инструктируй его!
Фельдшер показал ему где лежат всякие там их кенгуты и прочие приблуды и рассказал что и в каком порядке нужно будет подавать.
— Всё понял, — сказал Олег, — а сейчас-то чем заниматься?
— Развлекай пациента и не давай ему сознание терять!
— Ну как тебя развлекать? — улыбается Олег мне, — хочешь про шестой съезд РСДРПБ расскажу?
— Сестричка, — стону я, — помру сейчас, дай хоть за сиську подержаться.
— Откуда у меня сиська-то? Я ж писят килограмм вешу, это надо было у флагманского штурмана просить! ААААА. Так вот чего он в обморок грохнулся-то.
Ну и, в общем, с шутками и прибаутками терпим с ним дальнейшую боль. Я-то терплю, а он делает вид, что сочувствует. Вскрыли мне значит все слои там положенные, развернули всё. Смотрят внутрь с детским любопытством.
— А где аппендикс-то? — спрашивает Андрей
— Да вот тут должен быть, вообще-то.
— Ну я знаю, что тут, дык нет-то же его тут?
— Ну повезло, значит нам, чо. Олег ну-ка вот тот атлас раскрой нам быстренько!
Олег раскрывает какую-то полутораметровую цветную картинку и приклыдывает ко мне сбоку. Доктора смотрят в неё.
— Слышь, — говорит Саша, — а зачем ты ему сфинктер к носу приложил? Наоборот разверни!
— Мне главное знать, где печень и ливер остальной находится! — парирует Олег, переворачивая атлас.
Посмотрели доктора и начали копаться в моём богатом внутреннем мире в поисках этого злополучного отростка. Ну больно, конечно было. Не так больно, как при разлуке с любимым человеком, но о-го-го тоже. Нашли гада этого.
— Он сейчас лопнет, ребята, — сказал Саша тихо, наверное для того, чтоб я не слышал, но я слышал, — работаем очень быстро! Кишки как попало, потом сложим на место.
И понеслось вот это вот классическое пинцетскальпельзажимтомпонотосос. Отрезали его и бросили в банку с формалином. Потом уже Саша показывал мне его, и объяснял, в каком месте он вздут и как бы он лопнул и отчего бы я умер. По его расчётам успели они в пределах пол часа — час, не больше.
Потом начали зашивать кишки и укладывать их на место, сверяясь с атласом. К этому моменту прошло уже порядком времени и у меня так затекли спина и, прошу прощения, жопа от лежания на доске, что я думал, что умру именно от этого желания почесать себе спину.
— Ребята, — просил я к концу докторов, — не отвлекайтесь уже на новокаин! Шейте так, только быстрее снимите меня с доски этой!
Олег пытался, конечно, просунуть мне линейку и почесать жопу, но безрезультатно. Операция получилось долгой у них, что-то больше часа ушло на всё, почти два, в общем, с моей покладки на стол, так как пол часа они только медсестёр меняли. Потом я показывал свой шов гражданским врачам и врачам из центра медицины катастроф и все, в один голос, говорили, что, для условий операции на подводной лодке, шов охуенен просто.
В конце доктора, фельдшер и комсомолец перенесли меня на простыне в соседнее помещение на кровать, отходить, а сами, доложив в центральный об успешном завершении операции, естественно, уселись замачивать мой аппендикс. Потом, кстати, Андрей предлагал мне забрать домой эту банку с формалином, в которой плавал этот кусок плоти для того, чтобы я всегда помнил о Смерти. Я отказался — и так о ней всегда помню. Докторам выдали по медали впоследствии, а мне предложили покинуть борт и не продолжать автономное плавание, для восстановления и реабилитации. Естественно, я отказался сославшись на закон «Русские на войне своих не бросают».
Моих докторов зовут Андрей Марченко и Александр Молочников. Я понимаю, что мир тесен и может когда-нибудь кто-нибудь из вас столкнётся с ними в жизни и тогда, я очень прошу вас, поцеловать их от меня прямо в дёсна и передать им мои контакты со словами о том, что я помню, что они спасли мне жизнь и моё чувство благодарности им с годами только усиливается.
источник
Я очень редко болею. За всю мою службу в военно-морском флоте и службе спасения в медицинской книжке, кроме ежегодных медосмотров, всего две записи. Одна из них — аппендицит. Вот вы в своей, в основном, скучной гражданской жизни что делаете, когда у вас начинает болеть живот? А я сейчас расскажу, как было со мной.
После того, как мы стрельнули ракетой, нам дали поспать. Впервые за месяц плавания на лодке царила тишина и покой — спали все. Началось это часа в три, а в семь меня подняли на ужин. Проснувшись, я подумал, что, видимо, никогда в жизни столько не спал и так не пух от сна, поэтому даже и не сразу обратил внимание на то, что у меня болит живот. Ай ну болит и болит, в общем-то. На ужине похлебал супа и съел котлету – ничего больше не лезло, что и было для меня первым тревожным звоночком – молодой организм в условиях подводного плавания есть хочет постоянно и много.
— Эдуард, — спросил у меня Антоныч на вахте, — чо ты зелёный и скрюченный какой-то?
— Антоныч, живот болит шопипец.
— Скока котлет съел на ужине?
— Одну и то не до конца.
— Это термальное состояние, тогда, иди к дохтуру, ты меня пугаешь.
— Дык а на вахте кто сидеть будет?
— Борисыча вызови – он уже пять часов беспрерывно спит, чем нарушает Устав, который предписывает ему терпеть тяготы и невзгоды!
Вызываем Борисыча, понуро бреду в больницу. Больницей называлась у нас амбулатория, и находилась она в первом отсеке. Представляла она собой комплекс из трёх помещений – сначала смотровая и операционная (комната четыре на три метра с кушеткой, стоматологическим креслом и всякими приборчиками), из неё за дверью комната для лёжки больных (полтора на два метра, двухъярусная койка и тумбочка), а из неё уже вход в гальюн. Служили в нашей больнице три медика: два доктора и один фельдшер.
На дежурстве сидел, естественно, терапевт (он же стоматолог, он же психиатр, он же уролог, он же офтальмолог, он же отоларинголог) Андрей. Хирург Саша после танцев на льду в бессознательном состоянии вонял перегаром на месте нижнего больного за дверью. Я не скажу, что мы с докторами были большими друзьями как, например, с Борисычем, но тут важно, чтобы вы понимали – доктора у нас не были гондонами, и я не был гондоном, и поэтому мы были друзьями. Потому что если два человека на подводной лодке не гондоны, то они – друзья, несмотря на любые различия в характерах. Без вариантов.
— Чё припёрся? — ласково спросил меня Андрей.
— Живот болит.
— Запор?
— Сам ты запор – просто болит.
Андрюха насыпал мне горсть каких-то пилюль и с чувством выполненного долга взялся дальше штудировать теорию преферанса. Я наелся таблеток и пошёл дальше бдить. Бдил я минут пятнадцать, наверное, потом побежал в гальюн исторгать из своего нутра полупереваренные пилюли. Опять вызвали Борисыча, и я пошёл к Андрюхе (боль-то в животе усилилась).
— Ты издеваешься, что ли? – Андрей как раз изучал любимый докторский приём «мизер в тёмную».
— Андрюха. Вырвало меня твоими пилюлями, что ты мне подсунул, гад?
— Да ладно? И болит так же?
— Нет. Сильнее уже болит.
— А ну-ка ложись на кушетку.
Ну лёг. Андрюха понажимал на живот, поспрашивал чо да как.
— Похоже, братуха, что у тебя аппендицит!
— Хде апиндитсит? – в соседней комнатушке мгновенно прекратился храп и из облака перегара выплыли с сильной бортовой и килевой качкой красные опухшие глаза хирурга Саши.
— В животе, бл..дь, Саша, где же ещё?! Так, Эдик, на тебе специальную таблетку, выпей и полежи час спокойно, с вахты я тебя снимаю, командир в центральном? Пойду на доклад.
Выпил специальное колесо я и пошёл наслаждаться заслуженным для меня моим животом отдыхом. Может, час прошёл, может, чуть больше, и вахтенный вызвал меня в амбулаторию. Иду как огурчик уже, боль прошла, но в отсеках уже все всё знают и как-то подозрительно ласково на меня смотрят. Оба доктора сидят и улыбаются в предвкушении предстоящего веселья. От Саши, конечно, попахивает перегаром, и у него красноватые глазёнки, но, блядь, он абсолютно трезв и у него даже не дрожат пальцы. Не помню, когда последний раз, начиная с пяти лет, я так сильно удивился; в пять лет-то я первый раз увидел, как мотоциклы ездят вверх ногами в шаре и уверовал в волшебство.
— Саша!! – я не мог держать это в себе. — Как это может быть, бл..дь. Ты же только вот недавно на ногах не стоял!! Какому из подводных демонов ты продал душу.
— Оссспаде, как ты эмоционален, чему, ты думаешь, меня учили шесть лет в медицинской академии? Аппендициты вырезать? Нет. Быстро и эффективно бороться с похмельем!! Ложись на кушетку, буду тебя пальпировать.
— А это законно вообще? – уточнил на всякий случай я, так как мои познания в медицине в тот момент не доходили ещё до слова «пальпировать».
— Ну не во всех, конечно, странах мира, но под водой на боевом корабле — точно можно.
Не помню, говорил ли я вам, но доктора у нас были те ещё юмористы! Ну потискал меня Саша, посовал мне градусники и говорит:
— У меня для тебя плохие новости, брат. Похоже это перитонит, а не аппендицит.
— Александр! Я, бл..дь, офицер минус инженер военно-морского флота! Я не знаю ваших матерных слов и поэтому них..я не понимаю, что ты мне сейчас сказал, и ни разу не огорчён!
— Пошли к командиру, — говорит Андрей, — он нас ждёт для принятия решения.
— Ну что, гадёныш, — обрадовался командир в центральном нашему с Андреем приходу, — допрыгался? Скока там, доктор, ему жить осталось?
— Несколько часов, ну, может пару дней максимум.
— Значит так, Эдвард. Мы имеем два варианта. Первый: мы на всех парах летим сейчас к чистой воде, забив на боевую подготовку и планы флота. Дней пять-семь у нас на это уйдёт. У кромки льдов нас будет ждать госпитальное судно, если на флоте наскребут солярки для него и оно дочухает до нас, не сломавшись. Второй: ты отдаешься в руки наших эскулапов. Решай — колхоз дело добровольное.
— Конечно, — говорю, — мысль про госпитальное судно с его медсёстрами наполняет мой зоб слюной, не скрою, но вдруг там не окажется симпатичных, и я зря буду терпеть мучения и рисковать своей молодой жизнью? — Естественно, — говорит командир, — такая вероятность есть, так как сейчас там весь флот на ушах стоит от твоей новости, то я могу запросить, чтоб нам личные дела медсестёр и поварих выслали с фото в фас и профиль, но делать я этого не стану, ибо нех..й вызывать у меня зависть!
— Ну тогда — наши эскулапы, раз вариантов больше нет!
— Записать в вахтенный журнал: «Согласился на операцию сам, даже бить не пришлось»!
— Саша, бл..дь, что ты пишешь? – спрашивает Антоныч, глядя через плечо секретчика. — «Даже бить не пришлось» — это же шутка была.
— Ничего не знаю, — бурчит Саша, — я секретчик, а не Петросян и шутки понимать не обучен. Что слышу, то и пишу.
— Так, Эд, — инструктирует меня Андрей, — мы начинаем готовить операционную, а ты иди в душ, помойся напоследок, вдруг умрёшь, так хоть чистый будешь, и заодно волосья все сбрей от сосков и до ствола. И ещё, тащ командир, нам нужен один человек, который не боится крови и кишок, для исполнения обязанностей нестерильной медсестры.
— Женщина нужна, или мужик подойдёт? – веселиться командир
— Женщина. Но подойдёт и мужик!
Через пять минут на корабле уже все всё знают и смотрят на меня с благоговейным ужасом. Когда я с полотенцем, шампунем и бритвой иду в душ, вахтенный седьмого отсека, трюмный контрактник Дима, чуть не под ручки меня провожает:
— Анатолич, ты мойся, а я тут за дверью постою, чтоб напор был, нагреватели не выключались и всё такое!
— Дима, а может ты мне пузико ещё побреешь? Лишь бы, бл..дь, не работать! Пи..дуй отсеки осматривай, а не под дверь душа яйца чеши, а то я минёр тебе, можно подумать, и напор себе с нагревателями не включу сам!
Ну помылся, побрился, оделся во всё чистое, как у нас, у русских, принято и иду в амбулаторию. Дима идёт впереди меня.
— Дима, ты куда из отсека? Ты дурак, штоле?
— Анатолич, из центрального приказали проводить тебя до амбулатории и все переборочные люки тебе перед тобой открывать, чтоб ты не перетрудился!
— А кричать «покойник идёт», при этом тебе не приказывали?
— Ой, да пошёл ты на х..й со своими шуточками!
— Сам пошёл на х..й, как ты, бл..дь, со старшим по званию разговариваешь?
— Я и так на х..ю, только ножки свесил!
— Ой, бл..дь, детский сад!
Дима был очень хорошим специалистом: грамотным, исполнительным, работящим и весёлым парнем. Абсолютным не гондоном, и поэтому, как вы уже знаете, мы с ним дружили и посылали друг друга на х..й очень даже запросто. Это метафора, конечно, в данном случае «посылали друг друга на х..й» — значит общались, проявляли друг к другу высшую степень мужского уважения.
Вахтенные в отсеках повылазили из трюмов и влажными глазами смотрели мне вслед.
В амбулатории меня застала следующая картина: фельдшер мыл операционную из ведра со спиртом, а доктора читали книжки: терапевт Андрей «Аппендицит для чайников. Пособие для ВМФ. Лениздат 1957 год», а хирург Саша с удивлением рассматривал «Атлас внутреннего строения гуманоидного организма планеты Земля». И тут, конечно, мне стало как-то немного не по себе.
— Э, чуваки, а вы точно знаете, что надо делать?
— А ты пройдись по больнице, найди других! – посоветовал мне Саша и докторишки начали мерзко хихикать.
Разделся я и лёг на белую простынку. Над головой — белый потолок с белыми лампочками, вокруг люди в белых халатах. Как бы не сказать, что очень уютно. Долго решали, кого назначить нестерильной медсестрой. Решили, что это будет флагманский штурман, потому что у него самая навороченная видеокамера, и он сможет снять заодно самый эпичный фильм для Истории. — Ну, до скорого, ребята, и удачи вам. — пожелал я докторам.
— В смысле «до скорого», — спросил Андрей, — а ты собрался куда-то?
— Ну как же, — говорю, — наркоз там и всё вот это вот! Я же сейчас отрублюсь и проснусь уже новым человеком в лайт-версии.
— Да ладно? — удивился Андрей. — У тебя знакомые анестезиологи на борту имеются? Я-то ни одного не знаю, поэтому новокаин — наш выбор, дружище, и никуда ты не денешься, а будешь вполне себе присутствовать при операции!
— Дык и чё — больно же будет?
— Да уж наверняка! И вообще, Эдик, запомни золотое правило врача: «Хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается!»
И вешают они мне простынь на какую-то корягу в районе груди, чтоб я не видел, значит, что там они забывать будут у меня в животе.
— Э! — протестую я. — Я не согласен на простынь. Я, может, всю жизнь мечтал заглянуть внутрь себя, чтоб разобраться со своими душевными терзаниями, и не могу позволить себе упустить такую шикарную возможность!
— Х..й тебе, — буркнул Саша, — однозначно не положено!
— А чё такого-то?
— Нельзя, чтоб ты без сознания был.
— А чего я буду без сознания?
— Эдик, не пи..ди, отвлекаешь!
— Ну так-то страшновато же немного, что за наплевательское отношение к пациенту?
— Вон у тебя нестерильная медсестра — с ним и развлекайся!
Не, ну нормальные люди? О чём мне развлекаться с флагманским штурманом, который мало того что штурман, так ещё в процессе создания нетленки находится? Укололи уколов в живот мне и со словами «Поехали» вскрыли брюшину (или как она там называется). Нестерильная медсестра немедленно упал в обморок. В принципе, нетленка на этом и закончилась. — Ну йоп его мать! Ну просил же того, кто крови и кишок не боится! — возмущается Андрей, потому как Саша с фельдшером что-то там усердно режут дальше.
— Центральный. — орёт Андрей в Лиственницу. — Давайте следующего, тока выберите там кого-нибудь посуровее, мы же время тянем.
— Я тогда внутрь не полезу пока, — говорит Саша и складывает руки на животе. А фельдшер очнул штурмана и выгнал его наружу.
Минут через двадцать прибежал второй, кто это был, я уже не помню.
— Ну смотри, — сказал Саша и приподнял салфеточку у меня на животе. Второй начал зеленеть.
— Так, на х..й отсюда! Андрюха, вызывай следующего!
— Центральный. Следующего. Нормального, нормального кого-нибудь дайте. Третьим пришёл наш комсомолец Олег. Он был заядлым охотником и очень возмутился, что сразу не послали его, потому как он по штатному расписанию мой воспитатель, и забота о моём внутреннем мире — это его прямая обязанность.
— Привет, ребята!! — вошёл Олег с радостной улыбкой. — Что..ля, ничего без меня сделать не можете?
— Смотри, — говорит Саша.
Олег с улыбкой смотрит:
— А что я тут не видел? Всё как у кабана или оленя, тока шерсти нет. Тоже мне.
— Наш человек. — обрадовались доктора. — Инструктируй его!
Фельдшер показал ему, где лежат всякие там их кенгуты и прочие приблуды, и рассказал, что и в каком порядке нужно будет подавать.
— Всё понял, — сказал Олег, — а сейчас-то чем заниматься?
— Развлекай пациента и не давай ему сознание терять!
— Ну как тебя развлекать? — улыбается Олег мне. — Хочешь, про шестой съезд РСДРПБ расскажу?
— Сестричка, — стону я, — помру сейчас, дай хоть за сиську подержаться.
— Откуда у меня сиська-то? Я ж писят килограмм вешу, это надо было у флагманского штурмана просить! ААААА. Так вот чего он в обморок грохнулся-то.
Ну и, в общем, с шутками и прибаутками терпим с ним дальнейшую боль. Я-то терплю, а он делает вид, что сочувствует. Вскрыли мне значит все слои там положенные, развернули всё. Смотрят внутрь с детским любопытством.
— А где аппендикс-то? — спрашивает Андрей.
— Да вот тут должен быть, вообще-то.
— Ну я знаю, что тут, дык нет-то же его тут?
— Ну повезло, значит нам, чо. Олег, ну-ка вот тот атлас раскрой нам быстренько!
Олег раскрывает какую-то полутораметровую цветную картинку и прикладывает ко мне сбоку. Доктора смотрят в неё.
— Слышь, — говорит Саша, — а зачем ты ему сфинктер к носу приложил? Наоборот разверни!
— Мне главное знать, где печень и ливер остальной находится! — парирует Олег, переворачивая атлас. Посмотрели доктора и начали копаться в моём богатом внутреннем мире в поисках этого злополучного отростка. Ну больно, конечно было. Не так больно, как при разлуке с любимым человеком, но о-го-го тоже. Нашли гада этого.
— Он сейчас лопнет, ребята, — сказал Саша тихо, наверное, для того, чтоб я не слышал, но я слышал, — работаем очень быстро! Кишки как попало, потом сложим на место. И понеслось вот это вот классическое: пинцетскальпельзажимтомпонотосос. Отрезали его и бросили в банку с формалином. Потом уже Саша показывал мне его и объяснял, в каком месте он вздут, и как бы он лопнул, и от чего бы я умер. По его расчётам успели они в пределах полчаса — час, не больше.
Потом начали зашивать кишки и укладывать их на место, сверяясь с атласом. К этому моменту прошло уже порядком времени, и у меня так затекли спина и, прошу прощения, жопа от лежания на доске, что я думал, что умру именно от этого желания почесать себе спину.
— Ребята, — просил я к концу докторов, — не отвлекайтесь уже на новокаин! Шейте так, только быстрее снимите меня с доски этой! Олег пытался, конечно, просунуть мне линейку и почесать жопу, но безрезультатно. Операция получилось долгой у них, что-то больше часа ушло на всё, почти два, в общем, с моей покладки на стол, так как полчаса они только медсестёр меняли. Потом я показывал свой шов гражданским врачам и врачам из центра медицины катастроф, и все в один голос говорили, что для условий операции на подводной лодке шов о..уенен просто.
В конце доктора, фельдшер и комсомолец перенесли меня на простыне в соседнее помещение на кровать отходить, а сами, доложив в центральный об успешном завершении операции, естественно, уселись замачивать мой аппендикс. Потом, кстати, Андрей предлагал мне забрать домой эту банку с формалином, в которой плавал этот кусок плоти для того, чтобы я всегда помнил о Смерти. Я отказался — и так о ней всегда помню. Докторам выдали по медали впоследствии, а мне предложили покинуть борт и не продолжать автономное плавание для восстановления и реабилитации. Естественно, я отказался, сославшись на закон «Русские на войне своих не бросают».
Моих докторов зовут Андрей Марченко и Александр Молочников. Я понимаю, что мир тесен, и, может, когда-нибудь кто-нибудь из вас столкнётся с ними в жизни, и тогда я очень прошу вас поцеловать их от меня прямо в дёсна и передать им мои контакты со словами о том, что я помню, что они спасли мне жизнь, и моё чувство благодарности им с годами только усиливается.
источник
Когда у Айболита аппендицит
Все кто служил на подводных лодках и ходил в дальние походы, могут рассказать уйму историй, в которых участвуют наши боевые товарищи – начальники медицинской службы. Каждый как мог, зубоскалил по поводу полувоенной начальной подготовки наших Доков в ВМА, но потом жалобно скулил под дверью Дока, когда припирало со здоровьем. Однако не так много случаев, когда в дальнем походе серьезно прихватывало и наших медицинских светил – я имею в виду ситуации, когда в условиях дальнего похода сам начальник медицинской службы становился пациентом, и уже ему надо было проводить операцию по удалению аппендицита. Мне известно всего три таких случая в нашем флоте и каждый из них был по-своему уникален.
Кают-компания подводной лодки 641 проекта,
которая , при необходимости, превращалась в операционную
В апреле 1957 года при выполнении задач дальнего похода на ПЛ С-222 проекта 613 (командир – Свешников В.А.) у корабельного врача Аникина В. начался аппендицит с угрозой перерастания в перитонит. Выполнение поставленной задачи было прекращено, а ПЛ направлена на рандеву с эсминцем СФ, на котором находился флагманский хирург флота. После встречи кораблей большая волна не позволяла шлюпке с эсминца подойти к ПЛ. И тогда больной врач предложил: к санитарной койке вместе с ним привязать пробковый матрац, выстрелить бросательный конец, чтобы его поймали в шлюпке, другим концом бросательный привязать к санитарной койке и бросить ее вместе с врачом в воду. После переговоров с командиром эсминца было принято предложение врача и осуществлено с большим мастерством моряками на шлюпке. Они приняли бросательный конец, быстро вытащили врача из воды и блестяще провели передачу его на борт эсминца. И очень своевременно, так как у врача Аникина В. начался опасный воспалительный процесс. Флагманский хирург флота сразу же произвел операцию, и только благодаря его высокому уровню квалификации, врач был спасен. После прихода в Североморск, он был помещен в госпиталь, пробыл в нем три месяца из-за тяжелых осложнений и был демобилизован по состоянию здоровья. Но главное, он остался жив.
В 1968 году во время перехода (с 25 августа по 6 сентября) АПЛ К-55 проекта 658М (командир — кап.2р. Перегудов Ю.В., старший — командир 12-й ЭскПЛ КСФ контр-адмирал Кичев В.Г.) на Тихоокеанский флот с ядерным боезапасом на борту (три ракеты и две торпеды) за несколько суток до выхода в Чукотское море у корабельного врача капитана медицинской службы Шаповалова А.А. воспалился аппендикс. Врач принял рискованное решение во избежание перитонита оперировать себя самому. Кают-компанию во втором отсеке подготовили к операции, нашли ассистента — Меркулова Б.Н. Операция прошла успешно. Впервые в мире, в сложных условиях подводной лодки, на самом себе врач сделал операцию по удалению аппендикса (был награжден Орденом Боевого Красного Знамени и досрочно получил очередное воинское звание). После прибытия на ТОФ (Чукотское море) ПЛ без захода в базу вышла на БС в Тихий океан.
Доставка на борт РПКСН К-51 замены заболевшему штатному НМС
Норвежское море. Июль 1991 года.
А теперь о ситуации, в которой я сам принимал участие как наблюдатель. В июле 1991 года на РПКСН К-51 проекта 667БДРМ (командир 2-го экипажа – кап.1р. Гринь Е.Ф., старший – 1-й ЗКФл контр-адмирал Берзин А.А.) во время выполнения задач боевой службы в Гренландском море началось воспаление аппендицита у НМС ст .л ейтенанта медицинской службы Рогаченко М. Через сутки, во избежание начала опасного воспалительного процесса было принято решение максимально возможным ходом в подводном положении идти на рандеву с БПК «Левченко», который специально вышел из Североморска с доктором на замену (боюсь ошибиться, но, кажется, это был капитан медицинской службы по фамилии Пьяных, имени уже не вспомню). Осуществив скоростной прорыв рубежей ПЛО, РПКСН всплыл в Норвежском море на рандеву с БПК. Из-за сильной волны и ветра было принято решение обеспечить эвакуацию больного и замену НМС с использованием вертолета с БПК. Вертолет без проблем доставил на борт нового врача и завис на небольшой высоте над ракетной палубой. После того, как к подвесу был закреплен наш больной Док, внезапно, слишком низко опустившийся вертолет, получил воздушный удар своей же отраженной от палубы воздушной струей, и резко ушел вбок вместе с уже привязанным Доком, который, естественно, полетел с ракетной палубы в воду, выбирая слабину подвесного троса. Но вертолетчики оказались на высоте и в прямом и переносном смысле – они резко набрали высоту метров сто, что позволило нашему Доку, сделав замысловатый кульбит в воздухе, не коснуться воды и моментально превратившись в точку начать движение к БПК. По воспоминаниям Дока, в этот момент он полностью забыл про боль от аппендицита. Док был своевременно успешно прооперирован и продолжил службу на подводных лодках (на следующий год успешно выполнил операцию по удалению аппендицита на боевой службе), а потом на административных должностях в военно-медицинских учреждениях. РПКСН же погрузился и, осуществив обычное форсирование рубежей ПЛО, вернулся в район для продолжения выполнения задач боевой службы еще почти в течение месяца.
источник
Ломачинский Андрей Анатольевич
Старший лейтенант Пахомов ничем особенным не блистал. Три года назад он закончил 4-й Факультет Военно-Медицинской Академии и вышел в жизнь заурядным флотским военврачом. Хотя Пахомов был прилежен в учебе, троек за свои шесть курсантских лет он нахватался порядочно и уже с той поры особых планов на жизнь не строил. Перспектива дослужиться до майора, а потом выйти на пенсию участковым терапевтом, его вполне устраивала. А пока Пахомов был молод, и несмотря на три года северной службы, его романтическая тяга к морским походам, как не странно, не увяла. Распределился он в самый военно-морской город СССР — Североморск, оплот Северного Флота. Там находилась крупнейшая база подводных лодок. На одну из них, на жаргоне называемым «золотыми рыбками» за свою запредельную дороговизну, Пахомов и попал врачом. Вообще то это была большая лодочка — атомный подводный стратегический ракетоносец.
Холодная война была в самом разгаре и назначение подобных крейсеров было куда как серьезное. Им не предлагалось выслеживать авианосные группировки противника, им не доверялось разведки и диверсий — им в случае войны предстояло нанести удары возмездия. Залп даже одной такой подводной лодки, нашпигованной ракетами с мегатонными термоядерными боеголовками, гарантировано уничтожал противника в терминах «потерь, неприемлемых для нации», выжигая города и обращая экономику в руины. Понятно, что при таких амбициях выход на боевое задание был делом сверхсекретным и хорошо спланированным. Подлодка скрытно шла в нужный район, где могла замереть на месяцы, пребывая в ежесекундной готовности разнести полконтинента. Срыв подобного задания, любое отклонения от графика дежурства, да и само обнаружение лодки противником были непозволительными ЧП. Понятно, что и экипажи для таких прогулок подбирали и готовили с особой тщательностью. Народ набирался не только морально годный, самурайско-суперменовый, но и физически здоровый. Получалось, что врачу на подлодке и делать то особо нечего, в смысле по его непосредственной медицинской части.
Это была всего вторая автономка доктора Пахомова. О самом задании, о том что, как и где, знают всего несколько человек — сам капраз, командир корабля, да капдва, штурман. Ну может еще кто из особо приближенных. Для доктора, впрочем как и для большинства офицеров, мир на полгода или больше ограничивается размерами подлодки. Самым любимым местом становится медпункт — специальная каюта, где есть все, даже операционный стол. В нормальных условиях он не заметен, так как прислонен к стене, откуда его можно откинуть и даже полежать на нем от нечего делать. За автономку много таких часов набегает — бесцельного и приятного лежания в ленивой истоме. За дверью подводный корабль живет своей размеренной жизнью, где-то отдаются и четко выполняются команды, работают механизмы и обслуживающие их люди, где-то кто-то что-то рапортует, кто-то куда-то топает или даже бежит. А для тебя время остановилось — ты лежишь на любимом операционном столе, в приятно пахнущей медициной и антисептиками, такой родной каюте, и просто смотришь в белый потолок. Впрочем пора вставать. Скоро обед, надо сходить на камбуз, формально проверить санитарное состояние, снять пробу и расписаться в журнале. Короче изобразить видимость некой деятельности, оправдывающей пребывание доктора на подлодке. Вот и получается, что доктор здесь, как машина в масле — стоит законсервированным на всякий случай.
Обед прошел как обычно. Доктор пробу снял, а вот обед почему-то в рот не полез. После приема пищи замполит решил провести очередное политзанятие. На берегу это была бы скукота, а тут развлечение, приносящее разнообразие в монотонную жизнь. Доктор Пахомов всегда серьезно относился к подобного рода мероприятиям. Если просили выступить, то непременно готовился и выступал, что надо конспектировал, да и выступления товарищей внимательно слушал. Но не сегодня. На обеде за миской супа внезапно мысли доктора закрутились назад, он стал мучительно вспоминать курсантское время, Академию и свои занятия по хирургии. Впервые он решил не присутствовать на политзанятии. А виной тому симптомы. Доктор снова лежал на своем любимом операционном столе в десятый раз перебирая в памяти те немногие операции, на которых он побывал зеленым ассистентом-крючкодержцем и парочку операций, выполненным его собственными руками. Он вспоминал банальную аппендэктомию — удаление червеобразного отростка при аппендиците. Операция на подлодке явление из ряда вон выходящее, хотя все условия для этого есть. Но наверное, не в этом случае.
Дело в том, что симптомы острого аппендицита появились у самого доктора Пахомова. После не съеденного обеда неприятно засосало под ложечкой, потом боль возникла где-то ниже печени. Потом спустилась до края таза. Брюшная стенка внизу живота в правой половине затвердела. Если медленно давить — то боль несколько утихает, а вот если резко отпустить, то острый приступ боли кажется пробивает живот насквозь. Сильная боль, до крика. Пахомов скрючившись слазит со стола и медленно садится на стул перед микроскопом. Колет себе палец, сосет кровь в трубочку. Пахнущий уксусом раствор моментально разрушает красные клетки, но не трогает белые. Доктор осторожно заполняет сетчатую камеру и садится считать лейкоциты. Здесь вам не больница, лаборантов нет, и любой анализ приходится делать самому. Черт, выраженный лейкоцитоз! Еще температура поднялась. Для верности надо бы градусник в жопу засунуть. Опять ложится на любимый операционный стол. Как хочется подогнуть ноги, вроде боль немного стихает. Так, лишим сами себя девственности термометром. Не до смеха, повышенная ректальная температура развеяла последние сомнения и надежды — банальный классический аппендицит! Надо звать капитана, командира и бога всего и вся на нашей бандуре. Такие вещи надо вместе решать.
В двери появляется голова стармеха. «Ну как?» «Хреново, зови командира.» Приходит командир, старпом, особист. Появляется замполит. О-оо, даже политзанятия прервал! Еще кто-то мельтешит сзади. Начинается не опрос, а допрос больного. Потом слово берет капраз. Ситуация мерзопакостная, домой идти никак нельзя, да и долго туда добираться, считай Тихий Океан надо пересечь. Это тебе, доктор, по страшному секрету говорим в нарушение всех инструкций. И никакую посудину вызвать не можем. Ну чтоб тебя перегрузить и в ближайший порт доставить. Всплыть не можем. Ничего не можем. Даже компрессированный радиосигнал на спутник послать нельзя. Все, что мы можем, это океан слушать, ну и временами космос через специальную антенну-буй. А иначе это срыв задания и громадная брешь в обороне. Извини, старший лейтенант Пахомов, но на подобный случай, как с тобой, у нас инструкция строгая. Жаль что в инструкции аппендицит у самого доктора не предусмотрен. Скажи нам, что с тобой будет с позиции твоей медицины. Помрешь?
источник
А вы знаете, что на отечественном военно-морском флоте круглый год вечное Первое апреля, сплошной День смеха и юмора? Все потому, что без юмора на флоте просто не прожить, не прослужить. Если относиться к службе без улыбки, то психическое здоровье точно пострадает. Вот несколько особо ценных первоапрельских баек из заветного флотского первоапрельского альбома.
«Автономке» конец, путь на базу лежит. Глубина, курс, скорость атомной подводной лодки держатся постоянными уже несколько дней. Пультовики даже стрелки на приборах трогают: уж не нарисованы ли? Не шевелятся даже. Тоска зеленая…
В мозгах некоторых подводников начинаются традиционные для этого периода «автономки» заскоки. Палец заболит — идет человек к доктору, на позвоночник жалуется, живот от дикого количества компота подведет — все, язва желудка! Поход к доктору — все-таки какое-никакое, а развлечение.
Как-то у минера от шести съеденных за обедом котлет в желудке грянула революция. Идет он к корабельному эскулапу. У двери амбулатории в жилом 5-бис отсеке — очередь страждущих. Минер вдруг хватается за брюхо: «Ой, ратуйте, братцы, кажись, острый аппендицит!» Вся очередь к доктору внезапно тоже ощущает внизу живота странные симптомы. Ого! Целая эпидемия аппендицита! Доложено командиру. Кэп вызывает к внутрикорабельному телефону доктора.
Тот растерянно докладывает: точно, все жалуются на боли в животе, уже человек двадцать наберется. Командир вздохнул и рыкнул в трубку: «Ну, доктор, делай операцию. Режь кого-нибудь!» В амбулаторию сквозь строй заболевших проходят решительный замполит, фельдшер и кок. Дверь амбулатории открыта, дабы все болезные видели приготовления к операции. Кока посылают на камбуз за большим ножом (мол, простой скальпель толстокожих подводников не возьмет). Он же приносит с камбуза окровавленный лагун для обрезков мяса — аппендициты ведь будут удалять. Уже дрогнувший минер ложится на стол первым.
Застывшие в ужасе подводники через дверь амбулатории наблюдают картину: док (руки по локоть в крови!) ковыряется ножом в животе дико стонущего минера (наркоз кончился). Время от времени эскулап вытаскивает из минерского живота кучу толстых кишок, примеряет на глазок и ржавыми ножницами по металлу (у трюмных взяты) отчекрыживает по кусочку прямо в кровавый лагун.
На проход возле амбулатории с грохотом валятся в обморок перепуганные «аппендицитчики». К концу операции остается лишь один зритель. Да и тот просто с места двинуться не может от ужаса… Док закончил операцию за 15 минут — рекорд! Взял здоровенную нитку, начал зашивать. Тут подал голос оперируемый минер: «Слушай, ты что, мне правда кишки вырезал?»
Вмешался ассистент-замполит: «Мозги бы тебе ампутировать! Наслал панику на весь экипаж…» Минер, прямо после «зашивки» встав с операционного стола, ничего не соображает. Не обращает внимания на содержимое лагуна с отходами медпроизводства: там в крови и кусках мяса (размороженная говядина с камбуза) плавают обрезки шланга от противопожарной системы ВПЛ. Имитация ампутации… Больше тоски зеленой у экипажа нет, отшибло напрочь! И до конца плавания в отсеках с хохотом обсасывают подробности операции.
Финал 80-х. Перестройка и гласность в стране достигли апогея. Боевые посты и пульты атомной подлодки «Андромеда» завалены новомодными отечественными изданиями типа «Спид-инфо» и «Двое», в каютах полно похабени из загранично-непривычных, но уже повсеместно доступных «Плейбоя» и «Пентхауза», не упомянутых в моральном кодексе строителя коммунизма.
Перед выходом в море на борт атомохода должна прибыть высокая комиссия из штаба Северного флота, тогда еще Краснознаменного. Будут и особисты: проверят ведение секретного делопроизводства в боевых частях и службах АПЛ. Старпом на всякий случай приказывает: засекретить на корабле все подчистую, вплоть до конспектов работ классиков марксизма. К едрене фене, в общем. Засекретить? Да раз плюнуть!
Мичман Саня Бейзел, начальник секретной части, ходит по отсекам, ляпает печати на все, что шуршит и перелистывается. Штамп, учетный номер, запись в журнале регистрации — и все, совсекретно, хранить вечно! На пульте ГЭУ (главной энергетической установки) ему под руку попадается аккуратно завернутая в белую бумагу книжка. Бейзел открывает ее, листает, ухмыляется. Штамп — номер — запись. Пультовики хихикают: мичман для прикола засекретил дефицитный бестселлер «Камасутра», новинку сезона. Ну что ж, и то верно, ведь электрический пульт, на котором валяется книжка, так и называется: «Кама». Знаковое совпадение.
Возвращается с перекура старшина команды электриков, который и притащил книжку на службу, и хватается за голову: редкое издание жена где-то выпросила почитать на пару дней. А теперь бестселлер придется нести в «секретку», ведь книжкауже учтена, никуда ее не вынесешь, за пультом ГЭУ числится… И надо же — на следующий день особист из прибывшей комиссии спускается именно на пульт ГЭУ, и ему приходится тащить на проверку всю штатную секретную литературу. Первой он берет «Камасутру». Листает. Пожимает плечами. Все чин-чином: штамп свеженький, регистрация правильная, замечаний нет.
Но картинки какие-то странные, на технические схемы никакне тянут. Особист озадачен. Поговаривают, старпом в своей каюте на переборки во время этой проверки бросался, даже зеркало разбил: переживал, что переусердствовал с засекречиванием… Находчивые пультовики четко объясняют: книга «Камасутра» получена на пульт «Кама» по указанию свыше как пособие по новой методологии изучения электричества. Перестройка, новые веяния, метод ассоциативного анализа и синтеза и так далее. В «Камасутре» перечислено около 500 различных поз для этого самого…
А ведь вроде бы откуда в этой интимной сфере простору для фантазии взяться: у человека только две руки, две ноги и всего одно это… хм, причинное место, вариантов немного. А гляди-ка ты, напридумывали, и голову сломаешь, и все остальное! Так и электричество: всего-то плюс с минусом да вольты с амперами, а до смерти это явление за. мучить может полтыщей способов. Башку сломать — запросто. Методика обучения тут одна! Поставленный в тупик военной четкостью объяснения особист только кивал головой. Кто их разберет, эти перестроечные новшества, может, действительно, так и надо…
Исход 80-х, разгар антиалкогольной кампании. «Сухое беззаконие», «катастройка-перестрофа» (фольклорный гибрид «катастрофы» и «перестройки»), присказка «флот танцует модный танец под названьем Капитанец» (фамилия адмирала, главкома ВМФ, зверски охочего до расправ с нарушителями воинской дисциплины).
В начале апреля в Северодвинский военный порт под так называемый кран-«виселицу» становится атомная подлодка проекта 667 БДРМ. Лодка только что пришла из полигона Белого моря после неудачной операции «Бегемот» (стрельба всеми 16 баллистическими ракетами). По городу ползут слухи, что именно из-за аварийного разлива ракетного топлива передохли все морские звезды на побережье. Членов экипажа пытают особисты: где был во время ракетного пуска, что делал? Чтобы не «влететь» в их капканы, подводники на всякий случай в один голос отвечают: «Спал прямо на боевом посту, ничего не трогал!»
Сход на берег и выход в город экипажу запрещены, выходная форма одежды (фуражки, брюки, кители) сдана старпому под роспись. Северодвинцы то и дело наблюдают слоняющихся по улицам подводников прямо в «эрбэшках» и тельняшках: так велика тяга к пиву и женскому полу, что хоть голыми в город выйдут. В ресторанах скандалы: не хотят пускать туда моряков без мундиров.
В один из дней «великого сидения на борту» молодого мичмана-турбиниста товарищи постарше посылают за пивом в известный ларек на углу проспекта Труда и улицы Карла Маркса. Идет он туда с целой стопкой полиэтиленовых «ДУКовских» мешков для мусора, общим объемом литров эдак на сто. Длиннющая очередь у ларька уважительно расступается: «А, «бегемот» пришел. Ну, хлебни с горя. » Мичманок уже заканчивает «затаривание», протягивает продавщице мятые рубли в окошечко. И тут за его спиной раздается грубый окрик: «Товарищ матрос, подойдите ко мне!» Рядом стоит патруль: офицер с кобурой (тогда пистолеты начальникам патруля в наряд еще выдавали) и два курсанта «учебки» с красными повязками. Ситуация.
Выручает мужская солидарность. Очередь гневно гундосит: да какой же это матрос, он же наш, заводской. Не замай! Мичманок испуганно прикрывает тяжеленным мешком с пивом боевой номер на нагрудном кармане эрбэшки. Обстановка накаляется. Патруль ретируется, начальник бежит звонить в комендатуру: опять «бегемота» обнаружили, высылайте помощь!
. У портового КПП мичмана с пивными мешками уже поджидает дежурный по комендатуре, примчавшийся на разъездной машине. С ним караул с соседней гауптвахты. Все, сейчас повяжут! Случайно выручает мичмана. самый настоящий адмирал. К КПП неожиданно подруливает кавалькада «волг» и «козликов». Из первой машины выскакивает чин со звездами, которые караульным даже во сне не виделись! Адмирал самолично начинает с опешившим караулом игру в «почемучку»: почему здесь, почему не стрижены, почему отвечаете нечетко? Мичман тем временем проскальзывает в порт за спинами адмиральской свиты.
Потом мне рассказывали друзья из экипажа лодки: то пиво отдавало каким-то. железом, что ли? Неудивительно: наэлектризовалось от мичмана, столько пережил парень!
Встройте Наследие от Правды.Ру в свой информационный поток, если хотите получать оперативные комментарии и новости:
Добавьте Правду.Ру в свои источники в Яндекс.Новости или News.Google
Также будем рады вам в наших сообществах в ВКонтакте, Фейсбуке, Одноклассниках.
источник