Как жить с клипированной аневризмой

Многие годы безуспешно боретесь с ГИПЕРТОНИЕЙ?

Глава Института: «Вы будете поражены, насколько просто можно вылечить гипертонию принимая каждый день.

Аневризма сосудов головного мозга – одна из опаснейших патологий, в случае несвоевременной диагностики и запаздывания или некорректности лечения имеющая весьма высокий процент инвалидизации и летальности.

Аневризма – это участок патологического расширения сосуда (как правило, артерии), выпячивание сосудистой стенки. Появление аневризмы возможно в любом из артериальных сосудов, именно с локализацией патологического изменения и связаны ее клинические проявления.

В клинической практике встречаются различные локализации патологии.

Классификация аневризм по местонахождению:

аневризма сонной артерии;
аневризма межпредсердной перегородки у детей;
аневризма аорты головного мозга;
головного мозга: в бассейнах базилярной артерии (основной артерии), в ответвлениях внутренней сонной артерии, на других артериальных сосудах мозга.

Опасность заболевания: выпячивание сосудистой стенки сопряжено с формированием дефекта на ней, а значит, и вероятностью разрыва сосуда в проблемном месте и развития кровоизлияния.

В случае локализации аневризмы на сосудах мозга после разрыва неизбежно развиваются серьезнейшие неврологические расстройства, некоторые из которых способны приводить к смерти пациента. Именно поэтому аневризма сосудов головного мозга и представляет наибольшую угрозу.

Примечательно, что аневризмы церебральных артерий в полтора раза чаще регистрируются у женщин.

Существует целый ряд факторов, результатом воздействия которых является аневризма.

Такие нарушения далеко не всегда очевидны и могут долго не проявляться. Зачастую они обнаруживаются уже в процессе обследования или лечения по поводу аневризмы или другой сосудистой болезни.

Структура стенки сосудов может нарушаться по целому ряду причин. Выделяют следующие группы патогенных воздействий:

Врожденные аномалии. К этой категории относятся генетически обусловленные патологии, затрагивающие строение соединительной ткани;
Приобретенные аномалии сосудов зачастую связывают с дегенеративными состояниями, болезнями соединительной ткани, гипертонией и инфекционными заболеваниями.

Патогенные факторы разрушают внутренний слой стенки артерий. Это и деструкция в других ее слоях приводят к мешковидному выпячиванию интимы под действием гемодинамического воздействия. Патология структуры мышечных волокон препятствует реализации компенсаторных механизмов.

Генетические аномалии играют далеко не последнюю роль в генезе как врожденной аневризмы сосудов головного мозга, так и приобретенной. Как правило, генетически детерминированные предрасполагающие факторы имеют связь с аномалией синтеза волокон соединительной ткани. Изменения структурных элементов сосудистой стенки ведут к образованию дефектов в ней. Это и является причиной низкой устойчивости к влиянию давления.

Аневризма сосудов головного мозга нередко соседствует со множеством генетически обусловленных аномалий, однако их наличие не считается диагностическим признаком аневризмы артерий мозга, хотя несколько повышает вероятность этого диагноза.

Для нее характерно длительное повышение артериального давления. Некоторое время различные механизмы успешно компенсируют гипертензию, но постепенно компенсаторные механизмы могут давать сбои, что приводит к ряду патологических изменений.

Для лечения гипертонии наши читатели успешно используют ReCardio. Видя, такую популярность этого средства мы решили предложить его и вашему вниманию.
Подробнее здесь…

Гипертензия в артериях головного мозга существенно усиливает так называемый гемодинамический стресс. Это обстоятельство при наличии других патогенных факторов способно вызывать аневризмы сосудов головного мозга.

Атеросклеротические отложения существенно ослабляют сосудистую стенку, что является одной из причин при образовании аневризм головного мозга.

В очаге инфекционно-воспалительного процесса происходит продукция существенного количества различных веществ, которые способны изменять состояние сосудистой стенки. Могут воздействовать на ее свойства и сами инфекционные агенты или их токсины. Тогда она теряет свои основные свойства – эластичность и прочность, что приводит к образованию выпячиваний. Поскольку внутренняя оболочка сосуда существенно ослабляется, возрастает вероятность того, что она может разорваться.

Вероятность диагностики аневризмы сосудов головного мозга наиболее высока при:

Бактериальном эндокардите. Большинство аневризм, образовавшихся при этом заболевании, локализуются в дистальных отделах средней мозговой артерии. Провоцируют их развитие эмболизирующие частицы, проникающие в кровоток из левого желудочка, который поражается воспалительным процессом. При таком механизме формирования сосудистой аномалии весьма высок риск того, что разрыв аневризмы головного мозга произойдет с последующим развитием кровоизлияния.
Микозы. При определенных формах системных микозов в воспалительный процесс вовлекаются и церебральные сосуды. Результатом зачастую становится аневризма сосудов головного мозга.
Менингит. При активном воспалении, локализующемся в твердой мозговой оболочке, в процесс вовлекаются и артерии. Они инфильтрируются инфекционными агентами. Результат – ослабление стенки артерий. В этой ситуации может развиться аневризма сосудов головного мозга.

Аневризма головного мозга травматического происхождения образуются в результате контакта периферических ветвей артерий с серповидным отростком твердой оболочки мозга.

Выраженные повреждения могут приводить и к образованию так называемых расслаивающих аневризм, для которых характерно просачивание крови между слоями сосудистой стенки. Это состояние грозит разрывом патологической полости и кровоизлиянием.

Если же разрыва не происходит, то аневризма сдавливает ткань мозга, вызывая неврологическую симптоматику, соответствующую локализации сосудистой патологии.

Большинство случаев протекают бессимптомно. Однако в ряде эпизодов симптомы аневризмы сосудов головного мозга просто остаются без внимания в силу своей слабой выраженности или нерегулярности появления.

Однако при аневризме возникают и признаки, которые нельзя не заметить. Чаще они проявляются при крупных размерах образования. Симптомы носят, как правило, неврологический характер, и появление их связано с компрессией вещества мозга.

Зачастую характер симптомов позволяет с разной степенью точности определить локализацию патологии. Разумеется, в дальнейшем необходимо более детальное обследование для уточнения местоположения аномалии.

Зрительные нарушения. Когда мешотчатая аневризма располагается вблизи прохождения зрительного нерва, она, сдавив его, может вызывать аномалии со стороны зрения различного характера, зависящего от локализации сдавления. На этапе постановки диагноза необходима дифференциальная диагностика аневризмы и новообразования или гематомы, сдавливающих зрительный нерв и способных вызывать аналогичную симптоматику.
Судорожный синдром. Аневризмы становятся причинами возникновения судорог в случае локализации в моторных областях коры головного мозга и при сдавлении нейронов этой зоны. Особенно характерно такое нарушение для крупных аневризм, диаметром не менее 25 мм. Данное состояние необходимо дифференцировать от эпилепсии, что возможно только при всестороннем обследовании.
Головная боль. Это непостоянный симптом аневризмы. Боли могут возникнуть при раздражении или сдавлении мягкой или паутинной оболочек. Боль, как правило, односторонняя, зачастую пульсирующая, подострая, с локализацией за глазными яблоками. При нахождении внутри мозга сосудистая аномалия болевых ощущений не вызывает.
Ишемические атаки носят, как правило, преходящий характер и длятся до 24 часов. Симптомокомплекс будет зависеть от пораженного участка. Чаще встречаются признаки: потеря сознания, тошнота и рвота, расстройство памяти и речи, нарушения чувствительности и двигательных функций в области, соответствующей зоне поражения.
Нарушения со стороны черепно-мозговых нервов. Симптоматика зависит от функций пораженного нерва.
Болезненность в области лица. Таким образом может проявиться аневризма сонной артерии, а именно — ветвей ее внутреннего отдела.

Многие пациенты после кровоизлияния указывают, что за некоторое время до осложнения (недели за 2 – 3) отмечали изменение самочувствия и появление необычных симптомов:

Двоение перед глазами.
Расстройство равновесия, головокружение.
Боли позади глаз.
Судороги.
Неполное раскрытие глаза или полное опущение века.
Шум в ушах и в голове при поворотах головы.
Парестезии.
Парезы, параличи.
Дизартрии.

Возникают такие симптомы довольно редко и выражены слабо. Поэтому диагностировать аневризму, опираясь на них, достаточно трудно.

Опасность данной сосудистой патологии заключается в том, что до разрыва аневризматической полости какие-либо признаки аневризмы сосудов головного мозга могут отсутствовать. И только после разрыва проявляются симптомы кровоизлияния.

Разрыв аневризмы сосудов головного мозга имеет характерную, резко выраженную клиническую картину. Причины возникновения большинства симптомов – раздражение оболочек мозга.

Резкая головная боль. Вызывается она раздражением мозговых оболочек разлившейся кровью. Отсутствие головной боли в анамнезе, скорее всего, указывает на эпизод амнезии.
Симптомы раздражения оболочек мозга: светобоязнь, ригидность и болезненность в шейных мышцах, — что проявляется ограничением при наклоне головы вперед.
Тошнота и рвота. Данные симптомы не связаны с приемом пищи. Они встречаются часто, но обязательными признаками не являются. Они также говорят о раздражении мозговых оболочек.
Внезапная потеря сознания. Данный симптом отмечается почти в половине случаев. Причиной является нарастающее внутричерепное давление, которое препятствует адекватному кровоснабжению нервной ткани.

Измерение артериального давления. Его снижение может означать кровопотерю в результате разрыва артерии или свидетельствовать о поражении сосудодвигательного центра головного мозга.
Неврологический осмотр. Регистрация той или иной неврологической симптоматики помогает установить локализацию патологического процесса и степень поражения головного мозга.
Компьютерная томография. Визуализирует патологические расширения артерий, смещение структур мозга, участки его компрессии, очаги разрушения костей черепа, признаки кровотечения при разрыве аневризмы, изменения, которые дает эндоваскулярная эмболизация аневризмы головного мозга.
МРТ визуализирует деформацию артерии и выпячивание ее стенки, патологические полости в просвете артерий, признаки кровоизлияния в мозг, сдавление ткани мозга и стволов.
Ангиография. Данное обследование позволяет увидеть ход кровеносных сосудов, участки их сужения или дилатации. Кроме того, ангиография указывает на тромбозы. Определяются при помощи ангиографии и участки мозговой ткани, где нарушено кровоснабжение. Ангиография – информативный метод визуализации состояния сосудистого русла.
Транскраниальная допплерография. В отличие от ангиографии, представляющей собой снимок сосудов, усиленный при помощи контрастного вещества, допплерография производится при помощи ультразвука и дает динамическую картину, позволяя выявить сосудистые спазмы, участки нарушения кровотока и выраженные расширения кровеносных сосудов.
Люмбальная пункция. Данный метод применяется для диагностики субарахноидального кровоизлияния. Диагностическим признаком патологии является наличие крови в спинномозговой жидкости.
Электроэнцефалография регистрирует волны электрической активности мозга и помогает при дифференциальной диагностике схожих по клинике с аневризмой заболеваний.
Анализы крови регистрируют численность тромбоцитов и протромбиновый индекс (что важно при подготовке к операции), содержание в крови электролитов.

Ответ на вопрос, как лечить аневризму, однозначен. Единственным действенным способом устранения патологических изменений остается нейрохирургическая операция по удалению аневризмы сосудов головного мозга. Хотя и это не гарантирует стопроцентного благоприятного исхода. Встречаются и повторные случаи развития аневризм у уже оперированных пациентов.

Фармакотерапия, а тем более лечение народными средствами от данной патологии не избавляют.

Однако велика роль и медикаментозной терапии. Она применяется для стабилизации состояния пациентов, а также в случаях, когда оперировать по каким-то причинам нельзя или операция по удалению аневризмы отложена.

Лечение аневризмы сосудов головного мозга подразумевает комплексный подход. Причем фармакотерапия от самого выпячивания не избавляет, однако применяется для лечения сосудов головного мозга: улучшает структуру сосудистой стенки, нормализует артериальное давление и метаболические процессы в клетках мозга. Необходима лекарственная терапия и при восстановлении в послеоперационном периоде.

Блокаторы кальциевых каналов улучшают гемодинамику и применяются для профилактики сосудистых спазмов.
Антиконвульсанты препятствуют распространению патологических нервных импульсов, применяются при судорожном синдроме.
Гипотензивные препараты нормализуют давление, что необходимо на всех стадиях заболевания, включая период реабилитации.
Анальгетики.
Противорвотные средства.

Следует учитывать, что выше перечисленные препараты имеют выраженный эффект, поэтому их самостоятельное применение недопустимо. Медикаменты нужно применять по назначению лечащего врача. Он же определяет, сколько по времени будет длиться курс лечения.

Клипирование аневризмы головного мозга. После краниотомии на пораженный сосуд (а именно на шейку аневризмы) устанавливается специальная клипса. После клипирования аневризма постепенно некротизируется и замещается соединительной тканью. К сожалению, операцию по клипированию аневризмы невозможно выполнить на сосудах, лежащих рядом с жизненно важными центрами.
Эндоваскулярное удаление аневризмы – довольно эффективный метод, подразумевающий внутрисосудистую установку специальной спирали, которая в дальнейшем вызывает постепенное некротизирование аневризмы. Преимущество данной методики в том, что она позволяет устранять дефекты сосудистой стенки, поэтому применима и после разрыва аневризмы.

Оперативное вмешательство – мероприятие рискованное, однако статистически среди пациентов, которым таким образом устранили аневризму, выживаемость в течение 10 лет существенно выше. В то же время без лечения последствия аневризмы сосудов головного мозга весьма плачевны.

А благодаря бурному развитию эндоскопических технологий и эндоваскулярных малоинвазивных вмешательств, негативных последствий после операции становится все меньше. Поэтому подавляющее большинство специалистов склоняется к тому, что оперировать все же стоит. Тем более что это – единственный метод профилактики геморрагического инсульта при наличии аневризмы. Пациенту следует объяснить, что такое аневризма, чем она грозит и что других методов лечения не существует.

Аневризма при инфаркте миокарда как опасное для жизни осложнение развивается довольно часто. По статистике, осложнению более всего подвержены мужчины старше 40 лет. Следует рассмотреть подробно, какие симптомы указывают на возникновение указанной патологии, каким образом можно облегчить состояние больного.

Аневризма сердца представляет собой патологическое выпирание истонченного участка миокарда сердечной камеры. В указанном месте происходит полное или частичное нарушение сократительной способности миокарда. Давление крови, постоянно воздействуя на истонченные стенки аневризмы, может привести к их разрыву, имеющему смертельные последствия.

Основной причиной возникновения аневризмы является инфаркт миокарда. В связи с этим месторасположение патологии наблюдается в стенках левого желудочка либо в межжелудочковой перегородке. Распространенность такого рода осложнения велика и наблюдается у каждого третьего больного, перенесшего инфаркт.

Аневризма сердца по времени образования может быть:

Началом развития первой считаются 2 недели с момента возникновения приступа. Образования небольших размеров могут самостоятельно зарубцеваться. В отличие от здоровых тканей сердца рубцы не эластичны и не могут выполнять сократительную функцию.

Большую опасность представляет аневризма большого размера, которая может разорваться в любой момент при повышении давления внутри левого желудочка.

На 8 неделе после инфаркта образование переходит в хроническую, более предсказуемую форму. Развитие болезни замедляется, вероятность разрыва стенок аневризмы уменьшается. Вследствие застоя крови в поврежденном месте может наблюдаться образование тромбов.

Аневризма сердца может иметь различную форму образования:

диффузную;
грибовидную;
мешковидную;
«аневризму в аневризме».

На практике чаще других встречаются мешковидные и диффузные образования. Самым редким, но опасным в плане разрывов считается «аневризма в аневризме».

Патология после инфаркта может различаться по размерам, структуре и составу стенок, механизму образования и другим показателям. Эту информацию, дающую полную характеристику аневризме, необходимо знать, чтобы провести правильное лечение и по возможности предупредить опасные последствия.

Симптоматика аневризмы сердца после инфаркта разнообразна и зависит от ее основных характеристик: размера, локализации, формы, времени образования, наличия каких-либо осложнений. Часто у больного с указанной патологией наблюдаются симптомы:

одышка;
различные тяжелые нарушения ритма сердца (тахикардия, брадикардия, кратковременные остановки сердца);
кашель, когда аневризма достигает больших размеров и механически сдавливает легкое;
бледность кожи, снижение ее чувствительности из-за нехватки кислорода;
слабость;
дискомфорт или болевые ощущения в груди;
сердцебиение при незначительной физической нагрузке.

Одним из признаков, характеризующих указанное заболевание, считаются периодические нарушения ритмов сердца. Это происходит из-за отсутствия проводимости электрического импульса через ткани образования или при перегрузках сердца объемами крови.

Распространенным признаком аневризмы, развившейся в результате инфаркта, считается нарушение ритма дыхания — одышка. Состояние возникает из-за ухудшения газообмена в результате застоя крови в полости патологического образования.

Аневризма лишена нервных окончаний, поэтому болеть не может. Дискомфорт в груди, болевые ощущения могут появиться, если в процесс развития болезни вовлекается здоровая мышечная ткань, расположенная рядом. Боль может возникнуть при перегрузке миокарда и сдавливании тканей. Этот признак, указывающий на аневризму, не является обязательным.

Разрыв острой аневризмы характеризуется быстро нарастающими признаками:

бледностью кожных покровов с переходом в цианоз;
холодным потом;
спутанностью сознания;
переполнением шейных вен крови;
шумным и поверхностным дыханием;
похолоданием верхних и нижних конечностей;
мгновенной смертью.

Некоторые больные с хронической аневризмой длительное время могут не предъявлять никаких жалоб на сердце. Впоследствии при физической нагрузке и стрессовых ситуациях у них проявляются признаки сердечной недостаточности: нарушение ритмов сердца, одышка, приступы сердечной астмы, отек легких.

Аневризма сердца может быть диагностирована при помощи следующих инструментальных методов исследования:

эхокардиографии;
рентгенографии;
электрокардиографии;
сцинтиграфии;
МРТ и др.

Перед детальным обследованием сердца инструментальным путем специалист осматривает пациента физикально, в ходе чего проводится перкуссия, измерение давления, пальпация, аускультация.

Основным эффективным способом лечения аневризмы после инфаркта миокарда является хирургическое вмешательство.

Операция на сердце сложная, очень рискованная и проводится по строгим показаниям:

при прогрессировании сердечной недостаточности;
при тяжелых нарушениях сердечного ритма;
для предотвращения тромбоэмболии;
при угрозе или при разрыве аневризмы.

Перед операцией больному проводится медикаментозная терапия, которая преследует цели:

снижение нагрузки на левый желудочек при помощи бета-блокаторов и мочегонных препаратов;
разжижение крови;
коррекцию ритма сердца;
профилактику тромбообразования;
расширение коронарных сосудов.

Лекарственные препараты и дозы определяет только лечащий врач для каждого больного в индивидуальном порядке. Самолечение аневризмы сердца опасно для жизни.

Оперативное вмешательство заключается в иссечении аневризмы с последующим ушиванием дефекта и, при необходимости, укреплением стенок сердца полимерными материалами, удалением крови из перикарда. В ходе проведения операции сердце выводят из системы кровообращения и останавливают. Функции органа временно выполняет специальный аппарат искусственного кровообращения (АИК).

После проведения всех необходимых мероприятий сердце запускается прямым воздействием электрического разряда. Убедившись в бесперебойной работе органа, АИК отключают. Одновременно с основной операцией могут быть проведены дополнительные мероприятия, улучшающие работу сердца:

шунтирование;
установка кардиостимулятора и др.

В послеоперационный период необходимо по назначению врача пройти медикаментозную терапию. Летальный исход даже после качественно произведенной операции может составлять до 10% случаев. При противопоказаниях к оперативному вмешательству больному проводится пожизненная консервативная терапия.

Серьезная операция по иссечению аневризмы имеет ряд противопоказаний. Некоторые больные отказываются от ее проведения, осознавая ее сложность и риск возможных последствий. Такие пациенты должны находиться под постоянным наблюдением участкового врача-кардиолога, четко выполнять все его предписания.

Чтобы не допустить ухудшения своего состояния, необходимо, помимо медикаментозного лечения, соблюдать ряд правил, включающих:

полный отказ от курения и употребления алкоголя;
строго дозированную физическую активность;
соблюдение особой диеты.

Никотин увеличивает частоту сердечных сокращений, вызывая частые приступы стенокардии и аритмии, провоцирует развитие атеросклероза. Употребление спиртных напитков даже в небольшом количестве расширяет кровеносные сосуды, чем увеличивает нагрузку на сердце.

Любая физическая активность сопровождается учащением сердцебиения и дыхания, притоком крови к сердцу, создавая дополнительную нагрузку. Полностью исключать активность нельзя, рекомендуются пешие прогулки в спокойном темпе на свежем воздухе.

Диетическое питание больных, имеющих аневризму сердца, должно быть направлено на профилактику атеросклероза, облегчение работы сердца, улучшение кровообращения. Основу диеты должны составлять фрукты и овощи, молочные продукты, вегетарианские супы. Следует исключить из рациона соленую и жирную пищу, свежий хлеб, крепкий чай, кофе, шоколад.

Все рекомендации специалиста больной должен соблюдать в течение всей своей жизни.

Таким образом, аневризма сердца является опасным состоянием, требующим особого внимания со стороны как врачей, так и больного. Только неукоснительное соблюдение всех рекомендаций врача поможет продлить жизнь больного и улучшить ее качество.

Меня волнует, будет ли мой брат, (24 года) жить полноценной жизнь? Насколько ухудшится его качество жизни, если все функции восстановлены?

Чего ждать впоследствии, не считая постоянных обследований? Заранее большое спасибо!

Елена, клипирование сосудов является достаточно успешным методом лечения аневризмы сосудов, при котором на выпяченную часть накладывают специальные клипсы.

Переживать за состояние клиппированных сосудов не надо, гораздо более серьезные последствия могут быть при разрыве сосудов и кровоизлиянии в головной мозг.

Судя по всему, операция не только прошла успешно, но и не нарушены основные и важные функции организма. Профилактика появления аневризмы в будущем заключается в ведении здорового образа жизни (правильное питание и водный режим, умеренная двигательная активность, отсутствие стрессов и так далее).

Кроме этого, необходимо каждые 6 месяцев проходить профилактический осмотр и МРТ головного мозга и сосудов на наличие патологии. Первые несколько месяцев после операции необходимо соблюдать щадящий режим, подробности которого можно узнать у вашего врача.

источник

опасное выпячивание стенки кровеносного сосуда, как правило, артерии

Нейрохирургия подразумевает оперативное лечение пациентов с болезнями и травмами головного мозга и позвоночника. Такие проблемы случаются довольно редко, поэтому нейрохирургов – равно как и нейрохирургических отделений – относительно немного по сравнению с представителями других медицинских специальностей.

Будучи студентом медицинского вуза, я ни разу не присутствовал при операции на мозге. Нас не пускали в операционную отделения нейрохирургии: это место считалось слишком специализированным и мудреным для обычных студентов. Однажды, проходя по коридору отделения общей хирургии, я смог одним глазком заглянуть в небольшое окошко, проделанное в двери нейрохирургической операционной, и понаблюдать за тем, что там творилось. Моему взору предстала обнаженная женщина, сидящая прямо, как стрела, на хирургическом столе. Пожилой и невероятно высокий нейрохирург – его лицо было спрятано за хирургической маской, а на голове у него была прикреплена замысловатая лампа – стоял прямо за ней. Огромными ручищами он обмазывал ее выбритый череп йодом, используемым в качестве антисептика. Все увиденное сильно напоминало сцену из какого-нибудь фильма ужасов.

Три года спустя я очутился в той самой нейрохирургической операционной, наблюдая за тем, как младший из двух числившихся в больнице нейрохирургов оперирует женщину с разрывом аневризмы артерии головного мозга. К тому моменту прошло уже полтора года с тех пор, как я получил диплом врача, и за это время я успел разочароваться в профессии. Тогда я работал ординатором в отделении интенсивной терапии. Одна из анестезиологов, заметив, что я скучаю, предложила мне прийти в операционную и помочь с подготовкой пациентки к операции на мозге.

Операция оказалась не похожа ни на одну другую из тех, что я когда-либо прежде видел. Обычно в ходе операции хирурги делают длинные кровавые разрезы и имеют дело с крупными скользкими внутренностями. Эту же операцию нейрохирург проводил с помощью специального микроскопа через маленькое отверстие в боковой части головы. Он использовал исключительно высокоточные микроскопические инструменты, которыми производил все манипуляции с кровеносными сосудами головного мозга.

Аневризма представляет собой небольшое, напоминающее надутый воздушный шарик выпячивание стенки артерии головного мозга, которое может привести – и зачастую приводит – к обширному кровоизлиянию в мозг. Конечной целью операции является установка крошечной – всего несколько миллиметров в ширину – подпружиненной клипсы вокруг основания аневризмы, чтобы предотвратить ее окончательный разрыв. Существует серьезный риск того, что хирург, оперирующий в узком пространстве прямо под головным мозгом, случайно прорвет аневризму, пытаясь отделить ее от окружающих тканей и кровеносных сосудов, прежде чем установит клипсу. Стенки аневризмы очень тонкие и уязвимые, и на них сильно давит артериальная кровь. Иногда стенки настолько тонки, что внутри аневризмы можно запросто рассмотреть темно-красные вихри крови, под микроскопом выглядящие огромными и зловещими. Если хирург повреждает аневризму до того, как удается ее пережать, то пациент, как правило, умирает или же по меньшей мере переживает обширный инсульт – а после него смерть вполне может показаться не такой уж плохой альтернативой.

Персонал в операционной работал молча. Не было привычных шуток и болтовни. Нейрохирурги иногда сравнивают операцию на аневризме с обезвреживанием бомбы, хотя в данном случае требуется совершенно другая разновидность смелости, ведь риску подвергается жизнь пациента, а не врача. Операция, свидетелем которой я стал, больше напоминала спортивную охоту, чем спокойную и невозмутимую работу специалистов, а в роли добычи выступала опасная опухоль. Передо мной развернулась настоящая погоня: хирург украдкой проделывал путь в головном мозге пациента, пробираясь к «ничего не подозревающей» аневризме и стараясь не спугнуть ее раньше времени. Затем наступил кульминационный момент, когда врачу наконец удалось схватить аневризму, загнать ее в ловушку и ликвидировать с помощью блестящего подпружиненного титанового зажима, тем самым спасая пациенту жизнь. Не стоит забывать, что операция проводилась в непосредственной близости от головного мозга, таинственного носителя человеческих чувств и мыслей – всего того, что играет в нашей жизни такую важную роль. Мозг – загадка природы, которая кажется мне не менее великой, чем звезды в ночном небе и вся Вселенная вокруг нас. Операция была грациозной, искусной, опасной и исполненной глубочайшего смысла. «Разве может какая-нибудь другая профессия, – подумал я, – сравниться в точности с работой нейрохирурга?» Появилось странное ощущение, будто я отыскал то, чем хотел заниматься всегда, пусть даже и осознал это только сейчас. Это была любовь с первого взгляда.

Операция прошла успешно: аневризма была обезврежена, а обширного кровоизлияния и, как следствие, обширного инфаркта удалось избежать. Атмосфера в операционной внезапно переменилась – стала радостной и непринужденной. Вечером, вернувшись домой, я заявил жене, что стану нейрохирургом. Она слегка удивилась: я очень долго не мог решить, каким направлением медицины заняться, – однако, как мне показалось, сочла мою идею разумной. Никто из нас тогда и представить не мог, что одержимость нейрохирургией вкупе с напряженным рабочим графиком и высоким самомнением, порожденным этой профессией, через двадцать лет положит конец нашему браку.

Но вот с того памятного дня миновало тридцать лет: я провел несколько сотен операций на аневризме, вновь женился и уже начал подумывать о пенсии. В один из выходных я отправился в больницу – мне предстояло поставить клипсу на очередной аневризме. Жара наконец-то спала, и над южным Лондоном нависли тяжелые серые тучи. Всю ночь лило как из ведра. Машин на дороге было немного – складывалось впечатление, что на уик-энд почти все уехали за город. Водосточные канавы у входа в больницу были переполнены, так что красные автобусы обдавали тротуар потоками воды, и немногочисленному больничному персоналу, идущему на работу, приходилось отпрыгивать в сторону, когда они с шумом проносились мимо.

Сейчас я редко оперирую аневризмы. Все навыки, которые я отточил в ходе многочисленных хирургических вмешательств на аневризмах, теперь благодаря достижениям технического прогресса стали практически ненужными. Сегодня нет необходимости в открытой операции. В наши дни врач-радиолог (а не хирург) через пах вводит в организм пациента катетер с проводом, который попадает в бедренную артерию, а затем подводится вверх к аневризме, и та перекрывается изнутри, вместо того чтобы оказаться пережатой снаружи. Для больного, разумеется, это куда менее тяжелое испытание, чем традиционная операция. Хотя в результате нейрохирургия и стала не той, что прежде, пациентам это пошло только на пользу. Сейчас моя работа связана преимущественно с опухолями головного мозга: глиомами, менингиомами или невриномами – суффикс «ома» достался нам в наследство от древнегреческого слова, обозначающего опухоль, а первая часть перечисленных терминов указывает на разновидность клетки, из которой, как считается, развивается опухоль. Однако иногда с аневризмой не удается справиться обычным способом, так что время от времени я вынужден с утра отправляться на работу в том самом состоянии контролируемого беспокойства, с которым так хорошо был знаком раньше.

Утро всегда начинается с короткой планерки – вот уже двадцать лет, как я регулярно устраиваю подобные собрания. На эту идею меня вдохновил полицейский сериал «Блюз Хилл-стрит», в котором харизматичный сержант каждое утро раздавал подчиненным инструкции и читал горячие проповеди, перед тем как отправить их патрулировать улицы в полицейских машинах с воющими сиренами. Как раз в то время правительство решило сократить до разумных пределов рабочие часы врачей-стажеров. Было сказано, что медики слишком сильно устают и перенапрягаются, из-за чего жизнь их пациентов подвергается угрозе. Врачи-стажеры, однако, вместо того чтобы стать эффективнее и надежнее (ведь у них появилась возможность лучше высыпаться по ночам), теперь сделались куда более раздражительными и на них стало сложнее положиться. Мне кажется, это связано с тем, что они начали работать посменно, из-за чего в какой-то степени утратили чувство принадлежности к коллективу и перестали осознавать важность общего дела. В прошлом, когда стажерам приходилось трудиться долгие часы напролет, таких проблем не возникало. Я надеялся, что благодаря ежедневным утренним планеркам, на которых обсуждаются поступившие пациенты, планируется будущий лечебный процесс, а накопленные опыт и знания передаются врачам-стажерам, мы сможем хотя бы частично воссоздать былой дух.

Утренние собрания нравятся всем. Они ни капли не напоминают занудные и бездушные совещания больничного руководства, на которых обсуждаются поставленные перед больницей цели и новые клинические протоколы. Утренние встречи в отделении нейрохирургии – нечто совершенно иное. Ежедневно ровно в восемь утра мы собираемся в темном кабинете рентгенологии, чтобы посмеяться и поспорить, рассматривая снимки головного мозга наших несчастных пациентов. Стоит признать, что, изучая истории болезни, мы нередко шутим над пациентами, причем преобладает черный юмор. Мы – дюжина или около того врачей и стажеров – устраиваемся полукругом, и со стороны это выглядит так, словно мы стоим перед бортовой панелью космического корабля «Энтерпрайз» из сериала «Звездный путь».

Напротив нас ряд компьютеров и белая стена, на которую проецируются черно-белые снимки головного мозга в масштабе, во много раз превышающем его натуральную величину. Эти снимки принадлежат пациентам, которых за последние сутки привезли в больницу на «Скорой помощи». Многие из них оказались жертвами обширного кровоизлияния в мозг или серьезной травмы головы, а кое у кого совсем недавно обнаружили опухоль в мозгу. Итак, мы – живые, энергичные и поглощенные работой – с олимпийским спокойствием, а порой и с циничными шутками обсуждаем абстрактные изображения человеческого горя в надежде найти интересный случай. Младшие врачи излагают истории болезни – истории внезапных катастроф и ужасных трагедий, которые повторяются день за днем, год за годом, словно человеческим страданиям никогда не суждено прекратиться.

В тот день я сидел на привычном месте – позади всех, в самом углу. Передо мной, в первом ряду, расположились стажеры, а за ними – старшие ординаторы. Я спросил, кто из младших врачей дежурил сегодня в приемном покое.

– Временный врач, – ответил кто-то из ординаторов. – И он уже свалил домой.

– В пятницу на экстренные вызовы, поступавшие на пейджер, отвечали целых пять врачей, – заметил один из моих коллег. – Пять врачей! Каждые четыре с лишним часа они передавали друг другу направления на неотложную помощь! Это полный хаос…

– Есть что-нибудь для нас? – поинтересовался я.

Один из младших врачей встал со стула и направился к компьютеру, стоявшему на письменном столе в передней части комнаты.

– Женщина тридцати двух лет. На сегодня ей назначена операция. Ее беспокоили головные боли, и была проведена томография.

Пока он говорил, на стене вспыхнули увеличенные изображения снимков.

Я посмотрел на молодых ординаторов, и мне сделалось неловко от того, что я не мог вспомнить имени ни одного из них. Когда я стал старшим врачом четверть века назад, в отделении числилось всего два ординатора. Теперь же их было восемь. В прошлом я хорошо знал их лично и был глубоко заинтересован в развитии их карьеры, но сейчас они приходят и уходят так же быстро, как один пациент сменяет другого. Я попросил одну из девушек-ординаторов описать снимок, извинившись за то, что не знаю, как к ней обращаться.

– Альцгеймер! – выкрикнул из темного угла комнаты кто-то, отличавшийся не самым здоровым чувством юмора.

Ординатор сказала, что ее зовут Эмили.

– Это КТ головного мозга, – добавила она.

– Да, мы все прекрасно видим, что это такое. Но что по ней можно понять?

Через какое-то время я сжалился над ней. Я подошел к стене и указал на снимок. Я объяснил, что артерии головного мозга во многом напоминают ветви дерева, которые, отходя от ствола, постепенно сужаются. Я обратил внимание присутствующих на небольшое вздутие – ядовитую ягоду на ветке нашего дерева, – расположенное на одной из мозговых артерий, и испытующе посмотрел на Эмили.

– Это аневризма? – неуверенно предположила она.

– Аневризма правой средней мозговой артерии.

Я объяснил, что головные боли, беспокоившие женщину, были довольно умеренными и скорее всего вызванными не аневризмой, так что нам просто посчастливилось ее обнаружить.

– Кто следующий будет сдавать экзамен? – Я повернулся и взглянул на старших ординаторов, каждому из которых по окончании обучения предстояло сдать национальный экзамен по нейрохирургии. Чтобы подготовить их к нему, я и стараюсь регулярно устраивать подобные опросы.

– Это неразорвавшаяся аневризма диаметром семь миллиметров, – ответила Фиона, одна из самых опытных старших ординаторов. – Вероятность ее разрыва составляет ноль целых пять десятых процента в год, согласно соответствующему исследованию.

– И что произойдет, если она все-таки лопнет?

– В пятнадцати процентах случаев наступает скоропостижная смерть, тогда как еще тридцать процентов пациентов умирают в следующие несколько недель обычно от кровотечения. Вероятность смерти в дальнейшем составляет четыре процента в год.

– Очень хорошо, что ты знакома со статистикой. Но что в такой ситуации следует делать нам?

– Узнать у радиологов, смогут ли они ликвидировать аневризму.

– Я уже узнал. Они сказали, что не могут этого сделать. Интервенционный радиолог – врач-рентгенолог, который, как правило, занимается диагностикой и лечением аневризм, – сообщил мне, что аневризма неправильной формы и для ее лечения необходимо хирургическое вмешательство.

– Вы можете провести операцию…

Она была права. Я тоже не знал наверняка. Если ничего не делать, то в конечном счете пациентка может перенести обширное кровоизлияние в мозг, что с большой вероятностью приведет к инсульту или даже к смерти. Вместе с тем она может умереть и спустя много лет от чего-нибудь другого, прежде чем аневризма прорвется.

На тот момент женщина чувствовала себя прекрасно, головные боли, из-за которых она обратилась за врачебной помощью, к аневризме не имели ни малейшего отношения и уже начали постепенно проходить. Аневризма была обнаружена совершенно случайно. Если же операцию все-таки выполнить, она также может привести к инсульту и, как следствие, по меньшей мере к инвалидности – риск составлял, пожалуй, около четырех-пяти процентов. Таким образом, операция была сопряжена с риском для жизни, который практически не отличался от риска, связанного с отсутствием какого-либо вмешательства. Однако если ничего не предпринять, то женщине придется постоянно жить с мыслью о том, что в ее мозге притаилась аневризма, способная убить ее в любую секунду.

– Так что же нам делать? – спросил я.

Впервые я принимал эту женщину несколько недель назад в амбулаторном отделении. Больную ко мне направил ее лечащий врач, который заказал проведение компьютерной томографии. Однако он не сообщил о пациентке ничего, кроме того, что ей тридцать два года и что у нее неразорвавшаяся аневризма. Женщина пришла одна. У нее были длинные черные волосы, стильный наряд и солнцезащитные очки, сдвинутые на макушку. Она села на стул рядом с моим письменным столом, стоящим в мрачном кабинете для приема амбулаторных больных, поставила дорогую дизайнерскую сумочку на пол и обеспокоенно посмотрела на меня.

Я извинился за вынужденную задержку и немного помолчал, прежде чем продолжить разговор. Не хотелось начинать с прямых вопросов о ее семейном положении или о других личных темах: это прозвучало бы так, будто я уверен, что она скоро умрет. Так что я решил еще раз расспросить ее о головных болях.

Пациентка подробно рассказала мне о них, равно как и о том, что ей уже значительно лучше. В данном случае головные боли определенно не представляли опасности и остались в прошлом.

Если у головных болей есть серьезная причина, то, как правило, это сразу же становится очевидно по их характеру. Обследование, организованное семейным врачом, вероятно, надеявшимся, что нормальные результаты томографии успокоят пациентку, выявило совершенно новую проблему, из-за которой женщина теперь пребывала в полнейшем смятении. Она перерыла весь Интернет в поисках относящейся к делу информации и, конечно же, выяснила, что в ее голове бомба замедленного действия, способная рвануть в любое мгновение. Приема у меня пациентке пришлось дожидаться несколько долгих недель.

Я показал ей ангиограмму мозга на компьютере и объяснил, что аневризма очень маленькая – вполне вероятно, она и вовсе никогда не лопнет. Только крупные аневризмы представляют серьезную опасность для жизни человека и безоговорочно требуют проведения операции. Также я сообщил, что операция несет в себе риск – скорее всего не меньший, чем вероятность инсульта из-за разрыва аневризмы в будущем.

– И ничего, кроме операции, не поможет?

Я объяснил, что единственный возможный способ лечения – хирургическое вмешательство. Проблема в том, что неизвестно, нужно ли это делать или нет.

– Насколько рискованна операция?

Она расплакалась, когда я сказал, что с вероятностью от четырех до пяти процентов она умрет или останется инвалидом из-за операции.

– А если операцию не делать? – спросила она сквозь слезы.

– Что ж, вы запросто можете умереть от старости, а аневризма так и останется на месте.

– Мне сказали, что вы один из лучших нейрохирургов в стране, – заявила она с той наивной верой, которой обеспокоенные пациенты пытаются заглушить страхи.

– Ну, я бы так не сказал. Но могу вас заверить, что у меня огромный опыт. И могу обещать, что сделаю все от меня зависящее. Я не пытаюсь снять с себя ответственность за то, что с вами произойдет в дальнейшем, однако боюсь, что именно вам решать – быть операции или нет. Если бы я знал, что делать, то, клянусь, непременно сообщил бы вам.

– А как бы вы поступили на моем месте?

Я помедлил с ответом. Дело в том, что мне шестьдесят один, и я уже оставил позади большую часть жизни, в том числе лучшие ее годы. Более того, наша разница в возрасте означала, что мне оставалось жить меньше, чем ей, поэтому риск разрыва аневризмы в случае отказа от операции для меня был бы ниже, а относительный риск, связанный с операцией, соответственно, выше.

– Я бы не стал лечить аневризму, – в конечном счете заключил я. – Хотя мне было бы довольно сложно забыть о ней.

– Я хочу, чтобы вы прооперировали меня, – сказала она. – Я не желаю жить с этой штукой у себя в голове. – Она многозначительно показала на свою голову.

– Вы не обязаны решать прямо сейчас. Отправляйтесь домой и обсудите все с семьей.

Я немного помолчал, поскольку был не до конца уверен в том, что она осознала весь риск, связанный с операцией. Вместе с тем я сомневался, что повторные объяснения заставят ее переменить решение. В конце концов, мы отправились в путь по лабиринтам больничных коридоров, чтобы найти кабинет моего секретаря и назначить дату операции.

Три недели спустя, воскресным вечером я, как обычно, отправился в больницу, чтобы встретиться с той женщиной и с другими пациентами, у которых на следующий день была назначена операция. Я шел в больницу с неохотой, раздражением и тревогой: большую часть дня я провел в подвешенном состоянии из-за мысли о том, что мне придется увидеться с пациенткой и лицом к лицу столкнуться с ее беспокойством.

Каждое воскресенье, пока я еду в больницу на велосипеде, меня терзает плохое предчувствие. Оно возникает независимо от того, насколько сложные операции предстоит провести, – его порождает сам факт того, что мне приходится сменить домашнюю обстановку на рабочую. Эти вечерние посещения стали своеобразным ритуалом, который я соблюдаю вот уже много лет подряд. Однако, как бы я ни старался, мне так и не удалось привыкнуть к нему и избавиться от всепоглощающего страха – практически чувства обреченности, – охватывающего меня, пока я качу на велосипеде по тихим улочкам в сторону больницы. Но стоит мне увидеться с пациентами, поговорить с ними, обсудить все, что произойдет в понедельник, и страх отступает. Я возвращаюсь домой в приподнятом настроении, чувствуя, что готов провести большую часть следующего дня в операционной.

Пациентку я нашел в одной из самых многолюдных палат. Я надеялся, что муж, возможно, придет вместе с ней и у меня будет возможность побеседовать с ними обоими, но оказалось, что он уже ушел, так как дети остались дома одни. Мы поговорили о предстоящей операции. Решение было принято, так что я не видел необходимости возвращаться к обсуждению риска, обозначенного во время первого визита пациентки, хотя мне и пришлось вновь о нем вспомнить, когда я попросил ее расписаться в форме информированного согласия.

– Надеюсь, вам удастся поспать, – сказал я. – Обещаю вам: уж я-то это точно сделаю, что в данных обстоятельствах гораздо важнее.

Женщина улыбнулась в ответ на мою шутку – шутку, которую я повторяю всем пациентам, когда вижусь с ними вечером перед операцией. Она скорее всего уже поняла: последнее, чего можно ждать от больницы, – это тишина, покой и умиротворение, особенно если на следующий день тебе предстоит операция на головном мозге.

Затем я встретился с двумя другими пациентами, которым в понедельник также предстояло перенести операцию, и обсудил с ними детали. Оба подписали форму информированного согласия и сказали, что верят в меня. Тревога, конечно, бывает заразительной, однако уверенность – тоже, и когда я вышел на больничную парковку, то почувствовал, как вера пациентов придает мне дополнительные силы. Я ощутил себя капитаном корабля: все было в порядке, все было тщательно подготовлено, палуба была выдраена и готова к действиям – к намеченным на завтра операциям. Забавляясь этими морскими метафорами, я поехал домой.

После утреннего собрания я направился в комнату, где больным делают анестезию перед операцией. Пациентка лежала на медицинской каталке.

– Доброе утро. – Я постарался, чтобы мой голос звучал как можно бодрее. – Хорошо поспали?

– Да, – ответила она спокойно. – Я отлично выспалась ночью.

– Все будет в порядке. – Мне захотелось ее обнадежить.

И вновь я задумался, действительно ли она осознает риск, которому подвергается. Возможно, она была очень смелой, возможно, наивной. А может, она попросту пропустила мимо ушей все, что я рассказал.

Я переоделся в операционный халат. В раздевалке я застал одного из коллег, также готовящегося к операции, и поинтересовался, что у него запланировано на сегодня.

– Всего лишь несколько операций на позвоночнике. А у вас аневризма, так ведь?

– Проблема с неразорвавшейся аневризмой в том, – заметил я, – что если пациент просыпается инвалидом, то хирургу некого винить в этом, кроме себя самого. До операции у больного все было в полном порядке. По крайней мере при разорвавшейся аневризме кровотечение уже причинило ему значительный вред.

– Да уж. Но неразорвавшуюся аневризму гораздо проще пережать.

Я вошел в операционную. Джефф – ассистировавший мне старший ординатор – уже усаживал женщину на операционном столе. (Особенность нашего отделения нейрохирургии заключалась в том, что мы проводили годичную обучающую программу, предназначенную для хирургов из США. Одним из них и был Джефф, который, как и большинство американских стажеров, обладал выдающимися способностями.) Он фиксировал голову пациентки – три штыря, прикрепленные к шарнирной раме, врезаются через кожу прямо в череп, чтобы голова больного оставалась абсолютно неподвижной во время операции.

Я пообещал пациентке, что большая часть волос останется нетронутой, и Джефф принялся выбривать лоб. Нет никаких доказательств того, что полное бритье головы, которое в прошлом считалось обязательным и из-за которого пациент становился похожим на заключенного, хоть как-то понижает вероятность развития послеоперационной инфекции, а ведь это основная официальная причина для данной манипуляции. Я же подозреваю, что настоящая причина – хотя открыто об этом, разумеется, никто не говорил, – крылась в том, что отсутствие волос обезличивает больного и, таким образом, хирургу гораздо легче проводить операцию на мозге.

После того как с бритьем покончено, мы тщательно моем и дезинфицируем руки в специальной раковине. Надев перчатки и маски, мы возвращаемся к операционному столу и принимаемся за дело. Первые десять минут или около того уходят на то, чтобы намазать голову пациентки антисептическим раствором, обмотать стерильными полотенцами (должна оставаться открытой только область, в которой будет проводиться операция) и вместе с медбратом подготовить необходимые инструменты и оборудование.

– Нож, – говорю я медбрату Ирвину, а затем кричу анестезиологу, находящемуся по другую сторону операционного стола: – Я приступаю.

Полчаса нам понадобилось для того, чтобы вскрыть череп с помощью пневматического трепана и боров, а все образовавшиеся на месте среза неровности сгладить специальной шлифовальной машиной.

– Свет убрать, принести микроскоп и операционное кресло! – Я кричу, и не только из-за эмоционального возбуждения, но и для того, чтобы меня услышали, несмотря на треск, жужжание и шипение оборудования.

Современные бинокулярные операционные микроскопы – потрясающие штуки, и я без ума от того, с которым постоянно работаю (каждый хороший мастер любит свои инструменты). Он стоит более ста тысяч фунтов и весит добрую четверть тонны, но, несмотря на это, идеально сбалансирован при помощи противовеса. Когда его устанавливают, он склоняется над головой пациента, подобно любопытному, внимательному журавлю. Бинокулярная насадка микроскопа, через которую я смотрю на мозг пациента, кажется легкой как перышко благодаря точно подобранному противовесу, и малейшее движение моего пальца на рукоятке управления приводит ее в движение. Она не только увеличивает изображение, но и подсвечивает его великолепной ксеноновой лампой, яркой, словно солнце.

Согнувшись под тяжестью микроскопа, два санитара медленно подталкивают его к операционному столу, и я забираюсь в специальное операционное кресло с подлокотниками, положение и высоту которого можно регулировать. В этот миг меня переполняет благоговейный трепет. Я все еще не до конца утратил простодушный восторг, с которым смотрел на первую в своей жизни аневризму тридцать лет назад. Я чувствую себя средневековым рыцарем, забирающимся на верного коня, чтобы пуститься в погоню за сказочным зверем. А ведь и правда: вид, открывающийся передо мной, когда микроскоп фокусируется на мозге пациента, в какой-то степени волшебный – он намного ярче, четче и яснее, чем внешний мир, мир мрачных больничных коридоров, комиссий, бумажной работы и инструкций. Дорогущая оптика микроскопа создает невероятное ощущение глубины и ясности, лишь усиливаемое моим волнением. Это очень интимное, личное ощущение. Конечно, рядом операционная бригада, следящая за ходом операции на подключенном к микроскопу видеомониторе; возле меня стоит ассистент, который наблюдает за моими действиями через дублирующее плечо микроскопа. Но, несмотря на это – и вопреки тому, что все больничные коридоры увешаны плакатами, посвященными системе обеспечения стандартов клинической практики и подчеркивающими важность командной работы и взаимодействия с коллегами, – операция всегда остается для меня сражением один на один.

– Ну что, Джефф, пора браться за дело. И дайте мне шпатель, – бросаю я Ирвину.

Я выбираю один из двух нейрохирургических шпателей – тонкую полоску гибкой стали с закругленными концами, по форме напоминающую палочку для мороженого, – и помещаю его под лобной долей мозга пациентки. Я постепенно приподнимаю головной мозг – отделяю его от основания черепа, осторожно преодолевая миллиметр за миллиметром, чтобы образовался небольшой зазор, через который можно будет добраться до злополучной аневризмы. После стольких лет работы с микроскопом он превратился в продолжение моего тела. Когда я его использую, у меня складывается впечатление, будто я на самом деле проникаю через него в голову пациента, а наконечники микроскопических инструментов воспринимаются как кончики моих собственных пальцев.

Я указываю Джеффу на сонную артерию, прошу Ирвина подать микроскопические ножницы и аккуратно разрезаю переплетения паутинной мозговой оболочки, окружающей этот магистральный сосуд, который поддерживает жизнь в доброй половине головного мозга.

– Невероятный вид! – восклицает Джефф.

И это действительно так, ведь мы оперируем аневризму до того, как она разорвалась, благодаря чему внутреннее строение мозга осталось нетронутым и совершенно прекрасным.

– Еще один шпатель, – говорю я.

Вооружившись теперь уже двумя шпателями, я начинаю отодвигать друг от друга лобную и височную доли, которые соединены тончайшим слоем мозговой оболочки, именуемой паутинной (она выглядит так, словно соткана из тончайших нитей микроскопическим пауком). Текущая по нитям паутинной оболочки спинномозговая жидкость, прозрачная, как горная вода, в свете микроскопа переливается и искрится серебристыми бликами. Через все это великолепие я могу разглядеть гладкую желтую поверхность самого мозга, покрытую сетью крошечных кровеносных сосудов – артериол, которые образуют красивейшие переплетения, напоминающие вид на дельту крупной реки из космоса. Блестящие темно-фиолетовые вены, пролегающие между двумя долями мозга, спускаются вниз к средней мозговой артерии, а затем уходят туда, где мне предстоит встретиться с аневризмой.

– Круто! – снова говорит Джефф.

– Раньше о спинномозговой жидкости говорили, что она чистая, как джин, если в ней нет следов крови или инфекции, – замечаю я. – Думаю, в наши дни нужно использовать какое-нибудь другое сравнение, не имеющее отношения к алкоголю.

Вскоре я нахожу среднюю мозговую артерию. На деле ее толщина – всего несколько миллиметров, но под микроскопом она кажется грозным деревом-исполином, чей розовато-красный ствол угрожающе пульсирует в такт сердечному ритму. Мне нужно продвигаться вдоль нее в расщелину между двумя долями мозга (она называется Сильвиевой бороздой), чтобы отыскать логово аневризмы, растущей прямо на стволе артерии.

При разорвавшейся аневризме выделение средней мозговой артерии может быть чрезвычайно медленным и непростым занятием, так как из-за кровоизлияния доли мозга слипаются друг с другом. Их разделение в таком случае – кропотливая и невероятно тяжелая работа, сопряженная с высочайшим риском повторного разрыва аневризмы в процессе операции.

Итак, микроскопическими ножницами я отделяю друг от друга доли мозга, раздвигая их в стороны и разрезая мельчайшие нити паутинной оболочки, связывающие их вместе, и одновременно с помощью миниатюрного вакуумного отсоса, который держу в другой руке, убираю излишки просочившейся мозговой жидкости, чтобы та не загораживала обзор.

В мозгу человека сосредоточено множество кровеносных сосудов, и я стараюсь всеми правдами и неправдами избежать их случайного повреждения – как для того, чтобы кровь не помешала наблюдать за происходящим, так и из страха нарушить нормальное кровоснабжение мозга.

Иногда, если этот процесс оказывается особенно трудоемким и напряженным либо же связанным с повышенной опасностью, я делаю короткий перерыв, кладу руки на специально предназначенные для этого подлокотники, перевожу дыхание и внимательно осматриваю оперируемый мозг. Неужели мысли, которые рождаются в моей голове, когда я смотрю на этот здоровенный кусок жира и белка, покрытый кровеносными сосудами, действительно состоят из такого же вещества. И ответ неизменно один и тот же: да, это так. Однако сама мысль об этом настолько абсурдна, настолько безумна, что мне не остается ничего другого, кроме как вернуться к операции.

Сегодня эта манипуляция дается мне на удивление легко. Я словно расстегиваю молнию, соединяющую лобную и височную доли, и, чтобы окончательно отделить их друг от друга, мне требуется лишь минимальное усилие. Таким образом, проходит всего несколько минут, и нашим глазам предстает аневризма, освобожденная от окружающих ее тканей мозга, а также темно-фиолетовая вена, переливающаяся в ослепительных лучах ксеноновой лампы микроскопа.

– Что ж, она так и просится, чтобы ее пережали, не правда ли? – говорю я Джеффу. Меня переполняет радость, ведь теперь можно немного расслабиться.

Самая рискованная часть работы позади. Если во время операции разрыв аневризмы происходит до того, как до нее удалось добраться, то остановить кровотечение бывает крайне сложно. Мозг внезапно набухает, и артериальная кровь бьет фонтаном вверх, превращая трепанированный череп в стремительно растущий кровавый водоворот, сквозь который отчаянно пытаешься добраться до аневризмы. Когда видишь эту ужасную картину через увеличительное стекло микроскопа, отчетливо ощущаешь, будто сам вот-вот захлебнешься в свирепом кровавом потоке. Четверть всей крови, перекачиваемой сердцем, поступает в мозг, и если вовремя не остановить возникшее кровотечение, то за считаные минуты пациент может потерять литры драгоценной жидкости. Мало кому удается пережить преждевременный разрыв аневризмы.

– Ну что, давайте посмотрим на клипсы, – предлагаю я.

Ирвин подает металлический лоток с блестящими аневризматическими клипсами из титана. Они бывают всевозможных форм и размеров, так что для любой аневризмы можно подобрать идеально подходящий вариант. Я смотрю через микроскоп на аневризму, потом на клипсы, затем снова на аневризму.

– Шесть миллиметров, вытянутая, прямоугольная, – говорю я Ирвину.

Он достает клипсу и размещает ее на аппликаторе. Это незамысловатый инструмент с ручкой, которую образуют две скрученные пластинчатые пружины, соединенные с двух концов. После того как клипса будет размещена на наконечнике аппликатора, все, что останется сделать хирургу, – это сжать пружины на рукоятке, чтобы раскрыть лепестки клипсы, аккуратно расположить раскрытые лепестки вокруг основания аневризмы, а затем плавно отпустить пружины, чтобы клипса закрылась, отгородив аневризму от артерии, на которой она образовалась. Так аневризма навсегда перестанет наполняться кровью. Когда пружины возвращаются в исходное положение, клипса высвобождается, и теперь можно убрать аппликатор – до конца жизни клипса будет держать аневризму под замком.

По крайней мере именно так должно происходить в теории и происходило во время сотен аналогичных операций, которые я провел в прошлом.

Поскольку аневризма выглядела абсолютно обычной, я позволил Джеффу закончить работу и встал с операционного кресла, чтобы он меня сменил. Все мои ассистенты относятся к искусительнице под названием аневризма с тем же трепетом, какой одолевает меня самого. Они жаждут выполнить подобную операцию, однако из-за того, что сейчас вместо открытой операции с установкой клипсы чаще всего прибегают к эндоскопическому вмешательству с введением специального баллона или спирали, у меня больше нет возможности предоставить им необходимые знания и опыт. Единственное, что я могу им предложить, – под моим пристальным контролем выполнить самую простую часть этой редкой операции – клипирование аневризмы.

Когда Джефф располагается в операционном кресле, медсестра передает ему заряженный клипсой аппликатор, и мой ассистент начинает осторожно подносить его к «ничего не подозревающей» аневризме. Через дублирующее плечо микроскопа я с волнением наблюдаю за тем, как клипса неуверенно кружит возле аневризмы. Ничего не происходит. Учить стажера – в сто раз более сложное и нервное занятие, чем все делать самому.

Спустя какое-то время (скорее всего, прошли считаные секунды, хотя они и показались мне вечностью) я понимаю, что больше не могу на это смотреть.

– Ты слишком долго возишься. Прости, но мне придется закончить самому.

Джефф молча встает с операционного кресла: было бы опрометчиво со стороны хирурга-стажера перечить начальству, особенно в такие моменты, – и мы опять меняемся местами.

Я беру аппликатор, размещаю его около аневризмы и нажимаю на пружины рукоятки. Ничего не происходит.

– Мать твою, клипса не открывается!

– У меня была та же самая проблема, – говорит Джефф чуть обиженным голосом.

– Мать твою! Ладно, дайте другой аппликатор.

На сей раз клипса охотно поддается, и я надеваю ее раскрытые лепестки на аневризму. Я отпускаю ручку, и клипса закрывается, плотно пережимая аневризму. Побежденная, она тут же съеживается: теперь у нее нет доступа к артериальной крови, текущей под высоким давлением. Я вздыхаю с облегчением – я всегда так делаю, когда с очередной аневризмой успешно покончено. Однако, к собственному ужасу, я обнаруживаю, что с этим аппликатором проблема куда серьезнее, чем с первым: после того как клипса закрылась, он наотрез отказался ее отпускать. Не смея пошевелиться из страха оторвать крошечную аневризму от средней мозговой артерии, ведь это привело бы к кровоизлиянию, я неподвижно сижу в кресле с зависшей в воздухе рукой. Если аневризма отрывается от родительской артерии, то, как правило, единственный способ остановить возникшее кровотечение – это пожертвовать данной артерией, что неизбежно заканчивается обширным инсультом.

Я матерюсь как сапожник, пытаясь удержать руку на месте.

– Ну и что теперь делать? – ору я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Через несколько секунд, которые в моем сознании растянулись на долгие минуты, до меня доходит, что единственный возможный вариант – это убрать клипсу, хотя я сильно рискую спровоцировать тем самым разрыв аневризмы. Я сжимаю ручку аппликатора, и, к моему величайшему облегчению, клипса охотно раскрывается. Аневризма тут же набухает и возвращается к жизни, мгновенно наполняясь артериальной кровью. Мне кажется, что она насмехается надо мной, готовясь вот-вот лопнуть, но этого все-таки не происходит. Я откидываюсь в кресле, ругаясь еще неистовее, после чего швыряю негодный инструмент через всю операционную.

– Раньше такого не было никогда! – возмущаюсь я, однако, мгновенно успокоившись, шутливо обращаюсь к Ирвину: – И это всего третий раз за всю мою карьеру, когда я позволяю себе бросить инструмент на пол.

Мне приходится ждать несколько минут, прежде чем удается найти еще один аппликатор. У первых двух – бракованных – по какой-то причине оказались слишком тугие шарнирные соединения. Лишь позже я вспомнил, как хирург, за работой которого я наблюдал тридцать лет назад и под чьим руководством потом стажировался, рассказывал, что однажды столкнулся с такой же проблемой, вот только его пациенту повезло гораздо меньше, чем моему. Это единственный известный мне хирург, который каждый раз перед использованием аппликатора проверял его на работоспособность.

Врачи любят говорить о «науке и искусстве» в медицине. Я всегда считал это скорее показухой и предпочитал рассматривать свое дело как сугубо практическое ремесло. Клипирование аневризмы – навык, на формирование которого уходят годы. Даже после того, как аневризма будет оголена и готова к тому, чтобы ее пережали, даже после того, как самый волнующий момент операции останется позади, хирургу еще предстоит определиться, как именно закрепить клипсу вокруг аневризмы, чтобы та оказалась полностью перекрыта, и не повредить при этом артерию, на которой аневризма нашла себе пристанище.

Эта аневризма выглядит довольно безобидной, однако мои нервы уже изрядно расшатаны, так что я не позволяю ассистенту продолжить операцию и сам, используя новый аппликатор, пережимаю аневризму. Тут же возникает новая проблема: форма клипсы такова, что она перекрывает основание аневризмы не полностью, и я отчетливо вижу, что небольшой ее кусочек виднеется из-под края клипсы.

– Не до конца перекрыла, – желая помочь, говорит Джефф.

Наступает очередной щекотливый момент. Можно частично приоткрыть клипсу и немного сдвинуть ее, чтобы привести в правильное положение, однако это может вызвать ее разрыв, из-за которого я увижу в микроскопе фонтан крови, хлещущий прямо на меня. С другой стороны, если основание аневризмы будет перекрыто не полностью, в мозгу пациентки останется потенциальный источник опасности, хотя сложно сказать, высоким ли окажется риск кровоизлияния.

Известный английский хирург как-то заметил, что у хорошего хирурга должны быть стальные нервы, львиное сердце и женские руки. У меня нет ничего из перечисленного. И мне приходится бороться с почти непреодолимым желанием завершить наконец эту операцию, оставив клипсу как есть, пусть даже она и легла не совсем идеально.

– Лучшее – враг хорошего, – говорю я обычно ассистентам, которые относятся к операции как к зрелищному спортивному состязанию. Они любят указывать мне на то, что я мог бы клипировать аневризму лучше, – не им ведь придется расхлебывать последствия разорвавшейся во время операции аневризмы. А если такое и в самом деле происходит, то до чего захватывающе потом наблюдать, как твой начальник безуспешно пытается справиться с обширным кровоизлиянием! Когда я был стажером, это зрелище определенно доставляло мне удовольствие. В конце концов, не стажеру ведь придется испытывать то невыносимое чувство вины, разрывающее душу хирурга на части, когда во время обхода ему на глаза попадается искалеченный им же пациент.

– Ну, хорошо, – произношу я наконец, пристыженный ассистентом, и одновременно думаю о сотнях аневризм, которые я клипировал за годы работы, а также о том, что, как и большинство хирургов, вместе с опытом набрался определенной смелости. Неопытные хирурги работают излишне осторожно – и только после долгой практики понимаешь: тебе может сойти с рук многое из того, что поначалу казалось слишком пугающим и сложным.

Я осторожно приоткрываю клипсу и плавно подталкиваю ее вдоль аневризмы.

– Все еще немного выступает, – замечает Джефф.

Иногда в таких ситуациях все былые неудачи с аневризмами проходят перед моим мысленным взором, словно призраки прошлого. Лица, имена, убитые горем родственники – все, о чем я позабыл годы назад, вновь всплывает в памяти.

Борясь со страстным желанием побыстрее закончить операцию и избавиться от страха спровоцировать фатальное кровотечение, где-то в бессознательной части разума – там, где все эти призраки собрались вместе, чтобы проследить за моей работой, – я решаю, нужно ли еще раз поменять расположение клипсы или лучше не трогать ее. Состраданию и ужасу на одной чаше весов противостоит холодный расчет на другой.

Я переставляю клипсу в третий раз. Теперь она вроде бы лежит идеально.

– Круто! – радуется Джефф, в чьем голосе, впрочем, звучит нотка грусти, ведь ему не удалось поставить клипсу самостоятельно.

Оставив Джеффа закрывать трепанированный череп, я ушел в комнату отдыха для хирургов, смежную с операционной, улегся на большой красный кожаный диван, который купил несколько лет назад, и в очередной раз задумался над тем, что многое в нашей жизни определяется чистой случайностью. После любой операции на головном мозге анестезиолог сразу же будит пациента, чтобы понять, не были ли нанесены мозгу какие-либо повреждения. После любой сложной операции каждый нейрохирург с нетерпением дожидается того момента, когда анестезиолог заканчивает свою работу, даже если – как в данном случае – было очевидно, что все прошло хорошо. Пациентка очнулась в превосходном состоянии; взглянув на нее, я тут же покинул больницу.

По дороге домой, крутя педали велосипеда под нависшими мрачными тучами, я испытывал, пожалуй, лишь небольшую часть той радости, которая охватывала меня в былые времена после успешно прооперированной аневризмы. В молодости после удачных операций меня неизменно переполняло оживление. Когда я вместе с ассистентом проходил по палатам прооперированных мной пациентов и слышал от них слова благодарности, то чувствовал себя генералом-завоевателем после очередной победоносной военной кампании. Но за все эти годы я стал свидетелем стольких трагедий, совершил так много ошибок, что бурное ликование осталось для меня в прошлом, хотя я все же радовался тому, как в конечном счете прошла операция. Мне удалось избежать катастрофы, и с пациенткой все будет в порядке. Это невероятно глубокое и яркое чувство, испытать которое, берусь поспорить, помимо хирургов, доводится мало кому. Психологические исследования показали, что самый надежный путь к собственному счастью – делать счастливыми окружающих. Я сделал счастливыми многих пациентов благодаря успешно проведенным операциям, однако было и немало ужасных неудач. Вы не найдете, пожалуй, ни одного нейрохирурга, который время от времени не впадал бы в глубочайшее отчаяние.

Вечером того же дня я вернулся в больницу, чтобы навестить пациентку. Она сидела в кровати. Я заметил синяки под глазами и распухший лоб – у большинства пациентов, перенесших такую операцию, это проходит через несколько дней. Женщина сказала, что ей было дурно и болела голова.

Ее муж сидел рядом и гневно смотрел на меня, так как я не придал особого значения синякам и послеоперационным болям. Возможно, мне следовало проявить больше сочувствия, но операция едва не закончилась катастрофой, и мне было сложно всерьез воспринимать незначительные недомогания.

источник